— Не мучай человека! Ладно уж!
— А че мучить? Пусть идет…
Вор поднялся и стал осматриваться.
— Сволочь! — сказали ему из толпы. — Иди!
Вор побежал, прыгая через бревна и груды гальки. Старик старовер кинул ему под ноги полено, и парень опять упал.
— Ему уж хватит на сегодня, другой раз не захочет, — сказал подошедший Никита Жеребцов. Он степенно разгладил свою большую бороду. — Чьей он артели?
— Это городской. Мещане из Николаевска…
— Не пускать их больше. Воров-то разводить!
— Теперь он меченый.
— Сам теперь уйдет! Не захочет жить с нами, — сказал Жеребцов…
* * *
— Где твое, где? Анафемский род! — кричал седой старовер, хватая за рубаху Налима.
— Пусти, убью! — замахнулся лопатой Налим. — Я давно слышу, как ты скребешься… Вот Студента нет, он бы сказал…
Подбежал молодой старовер и выхватил из-за голенища нож.
— Боже мой, что они делают! — закричала женщина. — Они же убьют его! Помогите…
Илья Бормотов услышал крики, выскочил из забоя. Видя драку, рванулся в самую гущу толпы и растолкал схватившихся старателей.
— Штольней подкопал мой участок, — кричал старик. — Наше золото берут!
— Передел участков нужен! — крикнули из толпы. — Мало ли кто сколько захватил! Отдай!
— Какой нашелся!
— А какой у тебя участок?
— Да иди мой у нас, чего ссориться, вот смутьяны!
— Вот Кузнецов приехал, он на тебя наведет порядок, — сказал Илья.
— Вот как у нас получается… Есть такие, подкопали, — заговорил благообразный старичок в поддевке.
— Это Силинская сторона, а не Кузнецовская, — сказал седой старовер. — Здесь никто взыскать не может…
— Каждый может взыскать за это! — отвечал старик.
— Как это может?
— Что за невидаль, Кузнецов какой-то! Кузнецов нам не власть!
— Мало ли Кузнецовых!
— Он открыл…
— И ты бы открыл…
— Чужое золото не на пользу, — сказал Пахом.
— Нет, видно, ничего! — ответил Налим, глядя на обидчика.
— Видишь, видишь, что он говорит! — рассердился молодой старовер. — Это он про нас… Издевку делает.
— А как же дело? — закричал исступленно старик.
— Далеко ли он подкопал?
— Да под межу.
— Межа ничья!
— Да, межу надо соблюдать.
— Хватит, тут не переслушаешь, — говорили старатели. — В воскресенье выберем старосту!
— Они еще драться начнут, — заметил Федор Барабанов.
— Пусть дерутся! — сказал Пахом.
Все расходились. Между пеньков и груд желтой породы на траве остались лишь спорившие, разбиравшие свое дело.
Илья вернулся к ним.
— Разойдитесь! Живо!
— Ступайте каждый к себе, — сказал Пахом. — Скоро выберем власть, и тогда станете судиться, Виноватого накажем, если суд признает, — добавил он.
— А ты больше не копай, а то знаешь, Егор Кузнецов велит тебя привязать в тайге к лесине и забьет мошка насмерть. Да и с Никитой Жеребцовым не спорь. Его, может, выберем, сильно хотят люди его, чтобы был властью. Понял? С сильным не борись, с богатым не судись…
— Межа-то…
— Мало ли что межа!
Мужик запустил пятерню в волосы и хотел что-то еще сказать, но не стал и побрел к себе.
К Пахому подошел толстячок в очках.
— В воскресенье выборы?
— Так сказывают, — ответил Пахом.
— Ну так что же! Пора начинать выборную кампанию!
— Пьянствовать-то? — спросил Бормотов.
Илья ухмыльнулся.
Очкастый подмигнул Пахому и похлопал его по плечу.
— Молодец! Из одной деревни с Жеребцовым?
— Не, из разных…
— Справедливый человек Никита. Правда? — обратился очкастый к Илье.
Тот опять ухмыльнулся.
— Да это как водится, — сказал Пахом.
— Умный!
— Конечно. Торгующий…
— Ну, это не важно. Его и надо выбрать.
— Не худо бы! — отозвался Пахом с оттенком недоверия, которое услыхал только его сын.
* * *
Лил дождь. Где-то стучала одинокая лопата на бутарке. Не слышно скрипа воротов на шурфах. Старатели спят, отдыхают в такую погоду.
— Во суббо-о-ту, день нена-стный, — слышатся протяжные женские голоса.
— Нельзя в по-оле рабо-отать…
По палатке барабанил скучный, затяжной дождик.
— Ты повидал Егора? — спрашивал Алексей Городилов.
— Как же! — отвечал Никита, лежавший на спине. — Егор заготавливает лес. Он хочет себе избу строить. Говорит, что на прииске будет жить до осени. Мы ведь приятели с ним. Давно уж знакомы.
«Дорогой ты мой сосед!» — восторженно сказал ему при встрече Жеребцов. От сегодняшнего разговора с Кузнецовым он устал, как после работы. Хотелось спать и от погоды, и от всех дел.
— Спиртом угощал? — спросил Андрей.
— Конечно, он открыл! — ответил Никита. — Но управлять не сможет. Он добр. А народишка — сволочь!
— Да, это все говорят, что он не годится, — подтвердил Котяй Овчинников, латавший проношенный сапог. Он протянул шов на свет и полюбовался своей работой. — Не из того теста…
— Он нам помеха! Я еще с ним потолкую. Может, его склонить?
Заглянул толстяк. Он в клеенчатом капюшоне и мокрых очках с толстыми, припухшими щеками, вздувшимися в неизменной улыбке. Он скинул дождевик, вытер очки краем рубахи.
— Надо рассеять славу Егора, а то все считают его героем. Вы верно говорите, что он мог открыть, но на большее не способен! Да, да! На прииске уже есть самосуды, людей бьют и стреляют. Всем очевидна необходимость сильной власти. Это нам на пользу.
— Вот-вот! — подхватил Котяй Овчинников.
— А что будет, если власть возьмут другие?
— Не надо давать! — сказал Никита.
— Кто же без подготовки идет на выборы? Выборы — это захват власти. Но надо, чтобы народ остался доволен, Никита Дормидонтович!
— Егора бы купить! — сказал Никита. — Да как к нему, заразе, подступишь?
— Неподкупный!
— Он будет мешать со своей справедливостью! — сказал Котяй.
— Я говорил про пенсион!
— Да, нет врага страшней разжалованного офицера! Так сказал Наполеон! Слыхали про нашествие Наполеона?
