— Вот твое-то слово было бы золотым! А мы тебя ублаготворим… Поставили бы тебя налог собирать!
Появился Санка Овчинников.
— Лучше с ними не связываться! Акулы-спутники! — подойдя, молвил ему матрос. — Дурака нашли, хотят все взять!
— Камбалу надо выбрать в полицию, — предложил Ломов, — и будет порядок на прииске.
— Нет!
— Господа миряне! — заговорил Голованов. — Кого же мы выберем? Решим миром, обществом. Обдумаем.
— Может, бабу выбрать? — брызжа слюной, кричал воронежский мужик Сапогов.
— Конечно! Ведь есть же бабы умные!
— Это правда, есть и бабы умные! — сказал Федор. — Поэтому надо выбрать мужика, чтобы умная баба его не обвела и не перехитрила.
— Никита обманет! — говорили в толпе. — Никиту нельзя! Кузнецов открыл прииск… Он и Силин.
— Что же, на самом деле лучше бы Кузнецова!
— Все хороши, слов нет! — сказал Федор. — Кого здесь назвали — истинные старатели, но надобно из них выбирать. Если Силина, то он добрый сердцем. Тогда надо крепкого помощника ему. Он — мой сосед. Он и сам скажет. Пошлите за ним, он в шахте с утра ничего не ел еще…
Андрюшка Городилов прыгнул на пень и стал хвалить Никиту.
— Спиртонос! Почем спирт на золото? — крикнула Ксенька.
Все захохотали.
Васька слушал, сидя на дереве, и его обида брала за отца.
— Жеребцова! — заорали какие-то парни из Никитиной артели!
— Овчинникова!
— Силина!
Сашка пробился из толпы и лицом к лицу опять встретился с пропившимся мужичком.
— Че, опять пришел? Иди!
— Силина! Который прииск открыл… Силина подайте… Куда спрятали человека, сейчас всех помнем, — орала толпа. — Попрятали честных людей-то… Воры! Бей торгашей! Спиртоносы!
— В праздник на них работать!
— Какой он, Силин-то, хоть покажите…
— Человек заработок народу дал, а они его…
Тимошка, побледневший, перепачканный, вылез на пень, приосанился и сверкнул глазами так, что сразу шум восторга прошел по толпе.
— Православные! — заговорил Силин.
Впервые вся огромная толпа мгновенно стихла.
— Православные! — повторил он, вытирая нос и зажмуриваясь на миг, сгоняя слезы.
Сотни любопытных лиц тянулись к ному.
— Тимошка, братцы…
— Вот что я скажу… я по-простому… у меня по справедливости… у меня такой закон — люди все равны.
— Тимоше-енька! — завизжала какая-то баба.
— Какой же энто президент! — вздыхала Ксепя. — Гляньте на ево! Слезы льет…
— А че? А че? — потянулись бабы.
— Малюсенький росточком… Да тогда, чем же мой Ломов не годен? Какой же это Силин?
Ксеня улыбнулась проходившему высокому курчавому Студенту. Был он и темен и скуласт. Всем хорош! Строен, тонок, и когда говорил, то красиво поднимал длинную руку.
— Егора надо в старосты? — смело спросила она у Студента. — Правда?
— Конечно!
— Это надо быстро! — подтвердил матрос. — Бабы, хоть бы вы… А ну все за Егора… А то Тимоху выберут, а за ним акулы-спутники…
— А ты его хорошо знаешь? — спросил какой-то мужик в темной шапке.
Матрос не ответил и грубо оттолкнул спрашивающего локтем.
— А чем Егор хорош? — спрашивали бабы.
— Да вот они приходили к Егору-то, просили участок. Он им сразу отвел-от делянку-то… Просили: «Посоветуйте, где лучше». Оп им посоветовал. Оп и заработок дал народу, и вот уж работник! Бабе его позавидуешь!
— Такой уж к б…м не зайдет! — сказала толстая баба, — и не загуляет!
— Егор-то? Ого, еще как залезет! — сказал мужик в темной шапке.
— Тьфу ты, бесстыжий!
— Он не пьет, не пьющий! — выкрикнула Ксеня.
— Пьющего нельзя!
— Да, мы знаем их… Их ребята второй год моют здесь, плохого за ними не водилось.
— Три сына с ним. Двое женаты. Семья дружная!
Федосеич покосился на баб и пошел проталкиваться дальше.
— Почему, бабы, вы за Кузнецова? — спросил, склабясь, свою жену-толстуху курский мужик в свитке.
— Сын у пего хороший! Невестки обе! Видно, что порядок-от в семье. Он и на прииске-то порядок-от установит!
— А что у них в городе рот, что ли, затыкают? — говорила, стоя среди кучки баб, Татьяна.
— А кто же этот Голованов? — мечтательно спросила толстая баба, подпирая щеку платком.
Старичок в косоворотке и поддевке опять появился на пне.
— Кузнецова не надо, — тихо молвил кто-то, — у него китаец усыновлен!
— Что же, что усыновлен! Крещен же!
— Этого нет, глупости!
— А как ты? Что скажешь про Никиту? — спросили Голованова.
— Я ведь сход провожу… Мне нельзя ни за кого говорить…
— Нет, ты скажи… Общество просит!
— Что же я скажу! Никита Дормидоптович — хороший хозяин!
— Вот видишь! Не-ет…
— Его нельзя, значит! — говорили бабы.
— Кузнецова! И все! — вдруг громко и решительно крикнул Ломов. Он наконец решился. Ему тоже не нравилось, как шло дело.
И тут почти вся толпа закричала:
— Кузнецова! Его! Подайте его! Человек где? Силина и Кузнецова… Радетелей!
— Мы за праведную жизнь, — заговорил черноглазый старовер, тоже залезая на пень, — и нашли ее в глуби тайги, там и сели…
— Ну и атаман! — смеялись в толпе, когда Тимошка стал пробиваться подальше от пня, на который уже забрался Спиридон Шишкин.
— Вот мы стоим и мыслим, — заговорит Спирька, — как же это могли вы позабыть первого и главного открывателя и кормильца и попасть в такой просак, что выказать свою темноту, как самый безграмотный и глупый народ! А? Я вас спрашиваю!
— Желаем их видеть здесь и сравнить всех! — сказал из толпы молодой парень.
— Как ты смеешь ему дерзить! — ответил Родион. — Тебе он в отцы годен, а ты ему глупо смотришь в глаза, пялишься и не краснеешь.
— Рассуждаете глупо! — продолжал Спиридон. — Вот они тут стоят и хотят все взять в руки… Это понятно, а мы им уважение делаем!
— Надо вежливо разговаривать! — заметил Голованов.
— А ты сам видал его? — спросили Спирьку.
Рыжий мужик усмехнулся, гордо поднял правое плечо и прошелся взад и вперед по пню.
— Да, можно сказать, что нет! Что еще никогда не видели Егора Копдратьевича, как будто бы даже не знали, что на Амуре есть такой великий человек!
