— А кто вы сами?
— Мы тамбовские.
Толпа опять стихла. Тамбовцев тут еще не видали. Мужики тамбовские удалые, об этом все слыхали. У них хорошая деревня и пароходная пристань. Они охотники и пахари. Никто там не торгует.
— Сколько мы слыхали о Кузнецове, то все за него и даже беспрепятственно! — сказал Родион.
— Ну что? — зло спросил его Никита.
— Иди, иди! — грубо ответил Родион. — А то вас всех сейчас разберем по косточкам… Пошел отсюда…
— Они только пришли! У них участка нет. На чужое-то!
А женщины все настойчиво о чем-то шептались за плечами своих мужей.
— Как это мы на чужое? — грозно спросил Родион. Он показал кулак Никите и пошел по пню. — Это мы на чужое пришли?
— Нет, совсем напротив… Мы тут моем давно, раньше вас! — объявил Спиридон.
— Где же?
— На Кузнецовской, — отвечал Спирька.
— Ах, вы с ним свои?
— Мы его даже не знали, — ответил Родион.
— Мы еще тот год мыли и Кузнецова не было. Вот свидетель, — показал Спирька на Барабанова.
— Истинно! — воскликнул Федор.
— Перекрестись! — приказал Голованов.
Федор быстро и едва заметно перекрестился..
— А вы от Кузнецовых ехали?
— Мы почем знаем, с кем мы обедали! Так разве это был он сам? Ну, так это истинный государь! Мало сказать президент — Минин и Пожарский! Ответственно назовем, мы не в Калифорнии…
— Это Лосиная Смерть говорит, — шепнул враг и родной брат Котяя тамбовец Санка Овчинников соседям.
— Лосиная Смерть говорит… Слыхал! Он тигров бьет, — заговорили в толпе.
— Нет, не слыхал.
— Как говоришь?
— Лосиная Смерть!
— Как же ты не слыхал! Даже я слыхал. Все его знают.
— Он тигров десять штук поймал живыми и сто медведей убил, поэтому прозвание. Видишь, Жеребцов как стих. Он боится.
— А-а! Видишь ты!
— Он за самый большой хребет ходил, оттуда, говорят, Японию видно.
Временами витиеватая и сбивчивая речь полуграмотного Спирьки становилась непонятна и скучна, но Лосиной Смерти все прощалось. Народ слушал замирая, как высшего героя, который хоть и плетет бог знает что и собой неказист, но вернулся оттуда, куда не забирался никто.
— Потому есть мое слово и рука! — закончил Спирька и, входя в толпу, добавил: — Я правильно сказал!
Он достал кисет. Все стали закуривать, и тут началась давка — каждый просил у героя хотя бы щепотку.
— Так ты за кого? Непонятно! — обращаясь к Спирьке, крикнул Ломов. — За Кузнецова, што ль?
— Нет! Это вы решайте сами! — небрежно махнул рукой Шишкин и добавил с большой важностью: — У вас должна быть своя голова…
Никита не вытерпел, быстро залез на пень.
— Без спирта нельзя жить на приисках! Это лекарство и облегчает людям труд, только надо соблюдать себя… На водке стоит империя, а прииск на спирту…
— Пошел! — закричали бабы. — Убьем мужиков, если за тебя!
— Сбился ты! — сказал ему Ломов. — Не годишься! Начал про трудящийся народ, а теперь про спиртоносов… Не надо унижаться.
— Выходит, будем подавать голоса, — сказал седой старовер.
— Что же это будет? Все пропьют!
— Кто за Егора Кузнецова, отойди ко мне! Налево! — сказал Спирька.
— Все за него! Пусть выходят те, кто против! — сказал Ломов.
— Нет, по так! — заговорил Голованов. — Надо избрать президента в общем согласии. Тут не Запорожская Сечь, как мы читали у Гоголя, и не Новгородское вече Древней Руси. Надо, чтобы согласились все!
— Но ведь без спирта нельзя…
— Как это нельзя? — заорала Ксеня, наступая на Котяя Овчинникова. — Ах ты, зараза!
— Да ты че? — испугался мужик.
— Корябни его! Ксенька!
— Так его! — крикнул его брат Санка.
— Я тебе за спирт… — кричала Ксеня.
Поднялся бабий крик.
— Об этом будет вопрос второй, — сказал Голованов. — А сейчас ладо уговориться. Зачем голосовать зря, друг дружку обижать? Надо всем согласиться. На ком, давайте порешим, — объявил он.
— Старичок тасканый! — одобрительно заметил Родион. — А чо-то как-то жарко, парит…
— Да, тепло! — отозвался Спиридон и застегнул свою теплую куртку.
— Да-а… Как хлынет… Надо соглашаться на Егора.
— Мы не уступим все равно! — сказал воронежский мужик Сапогов.
— Как же можно уступить! — подтвердил Родион. — Разве такое дело можно решать добром? Нет… Видишь, они полдня водят народ за нос. А народ стоит и говорит глупости. Кабы их хотели выбрать, давно бы все разошлись и выбрали. А тут на десять тысяч золота успели бы намыть, а не сдаются. Так нет, не дают нам мыть. Торгующие хотят власть захватить, а народ терпит. Не уступайте, ребятки… А мы пособим! Они думали, народ до вечера будет уклоняться и не вытерпит, сдастся без напора. Никого у них нет, кто бы им подмогу произвел.
— Только кого они подсунут? — сказала толстая баба.
— Бабам-то голоса нет. Но я скажу. — Ко пню подошла Ксеня. — На старых-то местах так, а тут промахнуться нельзя. Пьянчуги какие-то подвохи творят. Да че же это думать-то еще? Мужики, да избирайте семейного человека, старательного. Он и вовсе сюда не приехал, хитрости-то не творит, не гнет своего. Ему, может, и не надо!
— Ксенька, скажи, скажи еще! — кричали бабы. — Про Кузнецовых… Про семью-то…
— Вылезь сюда! — попросил Голованов.
— Че-то я пойду на пень! Не женское дело наверх залезать. Я уж отсюда все сказала…
— Пройди, пройди! — одобрительно заговорили мужики.
— Скажи еще че-нибудь! — ухмыльнулся Налим. — Покажись!
— У-у, бесстыжа морда!
— Ряжка-то твоя!
— А сама-то! Красотка! Как щука!
— Да, тут сглотнут и не сморгнут!
— А вот с Никитой ходят акулы! Андрюшка и Очкастый!
— Акулы-спутники! — сказал матрос.
— Может, тебя избрать, Голованов?
— А нам надо президента со спокойной головой, крепкого и обходительного. Молодого, не такого, как я. Чтобы не чурался никого и поэтому и мог сесть за стол. Раскольника выбрать нельзя. Может воспротивиться государство. Нельзя выбрать… Лучше Егора Кондратьевича Кузнецова мы человека не найдем. Тимофей Ильичу Силину сделаем честь и уважение. Он тоже открыл, сюда пришел вторым и станет помощником президента, чтобы противная партия через него не произвела сопротивления, что мы все здесь сегодня видели. И чтобы всякое дело он согласил со своим головой. Много слыхали мы глупых и молодых выкриков и были внимательны. Егор Кондратьевич доказал не спеша, что предоставил находку обществу и год не шел, пока не завелась смута, и тогда оставил хозяйство. Он быстро выведет наши пороки, без обиды нам, каждый его послушается и никто не посмеет сочинить интригу, простите за слово… Вот, товарищи мои, господа свободные старатели, мое рассуждение.
