— Глаза закрою и скажу без весов сколько. Ты сыпь мне на ладонь… Не передашь, не бойся… А то пошел, мерин! Охальник!
— В руку что! Это холодная душа! А в пупок и весело, и забава!
— У ее пупок без дна, — раздался мужской голос послаще.
— Бесстыжий! — ласково молвила одна женщина.
— Можно к вам? — заглянул Сапогов.
— Если с добычей, то заходи да принеси спирту, — ответил мужской голос.
Сапогов увидел Родиона Шишкина. Это он, кажется, уговаривал Анюту оголить пупок.
— У меня нет…
— Поди купи, вот здесь Андрюшка скрывает товар за березой. Он весь вечер ждет покупателей. Только тихо… Да пойдем я тебя провожу.
Анфиса встала. Какой-то парень ухватил ее за подол, она живо обернулась и вырвала край подола из его руки и ласково шлепнула парня по лицу.
— Ты ступай отсюда! — сказала она. — Иди молока попей, вон кержачки привезли, корову уж подоили. Люди степенные пришли, а ты ступай!
Анфиса подхватила Сапогова под руку и пошла от балагана. Возвратились со спиртом. Воронежец сказал Анюте:
— Какие у тебя картинки красивые на стене. Очень тут уютно у вас!
Он поглядел на Анфисины рябинки, потом опять на Анюту и глянул на мужскую руку на ее плече. С ненавистью посмотрел в лицо Родиону.
Тот осклабился.
— Кхл-кхл-кхл…
— Чего ты ржешь?
— Я не конь, — ответил Шишкин.
— Ну, тихо… Вы! — прикрикнула Анфиска.
Она уже смирилась с тем, что подруга всем нравилась больше ее. Так всегда. А на рябины Анфисы все косились. Но Анфиса брала свое.
— Мы немножечко выпьем, а ты не пей, — сказала она Сапогову. — Давай я с тебя ичиги сниму. И ноги тебе поглажу… Хочешь, помою? Ляг, отдохни!
— Что я, азиат? Я сам мою кажинный день, это от работы портянки преют.
Анфиса стащила обувь с мужика и пошла стирать его портянки.
Анюта поставила рюмки и кувшин с ключевой водой, чтобы разводить спирт.
— Рябые-то самые горячие! — уверял Родион. — Ты не ценишь.
— Ка-ак? — поднялся Сапогов.
Он только лег, и на душе стало тихо, как вдруг он опять вспомнил, что десятину, может быть, дерут зря, что и тут, как всюду, — обман… Его как скребнул кто-то по душе железом.
«И что за насмешки! — подумал Сапогов. — Что за рябая! Он еще не знает, что я подковы гну и разгибаю. Она, может, человек, портянки мне ушла стирать!..»
— Кто рябая? — спросил он.
— Кхл-кхл-кхл… — затрясся Родион от сдавленного смеха.
Через некоторое время на всем прииске услыхали женские крики. Потом что-то затрещало. Загремела матерная брань.
Народ хлынул со всех концов. Завыла какая-то девка, словно ее ошпарили кипятком.
— Драка!
— Отцы разодрались!
— Отцы из-за девок дерутся!
Родион вырвал длинный кол, повалил всю палатку со всеми украшениями и картинками и норовил ударить Сапогова.
Раздался хряск, и мужик, ломавший еще недавно подковы, лег замертво.
Толпа подступила к Родиону. Он отбивался, размахивая дубиной. Подбежал Никишка-старовер, кинулся под дубину и ухватил Родиона. Оба мужика покатились, хватая друг друга за бороды и кусаясь. На Родиона накинулись другие староверы и подняли его, крепко держа за руки.
— Ты, старый дурак, девок не поделил!
— А, пустите-ка меня к нему… пустите… — расталкивала народ его дочь Таня. — Ах ты, сволочь ты этакая! Окаянный ты… — подбежала она к отцу. — Да совесть-то есть у тебя? Ах ты… — она схватила отца за бороду, — зенки тебе выцарапаю…
— Плюнь, плюнь ему в глаза, — закричали бабы.
— Он-то при чем? Эти стервы его заманили…
— А этих девок, зараз, выселить с прииска…
— Разврат-то здесь заводить!
— Блядей да спиртоносов гнать отсюда, — орали бабы.
— Вон их! Вон! — орала толпа.
Утром на берег, где женщины мыли песок на исправленной бутарке, подтаскивая его в ведрах, явился Камбала.
— Здравствуйте, Лександр Егорыч! — поклонилась Анфиска.
— Пошли! — сказал Камбала.
Женщины поплелись к своему полуразрушенному балагану.
— Кури! — предложила Анюта табаку.
Сашка закурил.
— Хочешь китайский амбань-табак?
[3]
— Нет.
— Что так?
— Работы много. Ты че вчера кричала? Гуляла?
— Нет.
— Собирайтесь!
— Зачем?
— Как зачем? Уходи. Домой к себе.
— Сашенька, прости нас…
— Пошел, пошел! — сказал Камбала.
— К Егору, может, пойдем попросим? Он добрый… Попроси ты за нас… А мы уж…
— Егор говорить не станет. Он работает. Слыхал? Топор стучит… Да?
— Верно, стучит топор. Сашенька…
Сашка встал, схватился за перекладину, и свалил весь только что исправленный кое-как балаган. Женщины едва успели выскочить.
— За что? Мы хотели всем только хорошего! Мы обходительные, старательные… Нас бы отблагодарить! О-ой! Это гибель наша! — завыла Анфиса.
— Пошел, пошел отсюда!
— Мы же трудимся… Гляди: лопаты, кайла, лом, бутарка…
Анфиса выла. Стал собираться народ.
— Что уж, пусть, ладно, — попыталась уговорить Камбалу толстая соседка Анфисы, которая еще вчера причитала, что этих девок надо выселить.
— Только чтобы не буянили. Люди же…
— Ну их, уж оставь…
— Чего ладно? Кто люди? Пошел, пошел! — закричал Сашка.
Он живо раскидал искусно сшитые берестины, из которых устроен был балаган, и, выгребая из-под них вещи, относил их охапками на берег и сваливал в лодку. Скидал все имущество женщин, втолкнул их самих и отпихнул лодку ногой.
— Пошеба! Обратно не ходи!
— Господи! Позор-то какой! — заплакала Анютка, видя, что все глядят.
Кто-то свистнул.
— Сволочи! — пригрозила кулаком Анфиса.
За мысом женщины пристали к косе. Они осмотрелись. Анфиса опять оттолкнулась.
Через версту, когда не видно стало палаток и шалашей, лодка перевалила реку и подошла к другому берегу.
На песок соскочил сверху из тайги Сашка.
— Че падо? — спросил он. — Пошеба! — Он подбежал и оттолкнул лодку. — Обратно не ходи!
