Многие старатели уезжали с прииска. Рьяные золотишники подымались по ключам в горы, искали новые места.
Вода начала сносить шалаши, срывала крыши из корья с новеньких затопленных изб. Течение грозно шумело в затопленном лесу, как тайфун. Над горами шли тучи.
А на холме, среди вырубленного леса, недоступные бурной горной воде, стояли бревенчатые строения, и казалось, что здесь светлей, что вот-вот проступит солнце. К крыльцу пекарни теперь подъезжали со всех приисков на лодках.
Река понесла массу плавникового леса, валеги, коряги, выворачивала с корнями и вымывала кустарник, временами по ней несся сплошной слой игл с массой ветвей и сбитых листьев.
Васька приехал на лодке с охоты и сказал отцу, что в него стреляли. Пуля пролетела мимо.
— Кто? — вскочил Сашка.
Казалось, он ждал чего-то подобного.
— Завтра река начнет падать, — сказал Егор. — Я поеду вверх, погляжу, что там…
— Теперь везде на сотню верст стоят балаганы и прииски, — говорил Вася. — Скоро все начнут возвращаться, если вода спадет. А заметно, там сильный пожар был. Лес кругом выгорел.
Вечером у Егора собралось много народу. Федор Барабанов еще до наводнения привез ящики со стеклом. Теперь стекло вставлено в окошечках «резиденции».
Алексей Корягин, по прозвищу «Студент», был сегодня в ударе. Его темная шапка красивых взбитых волос, казалось, стала еще выше.
— Надо свергнуть царя, отдать землю пароду, — воодушевленно говорил он.
Егор сел с ним рядом.
— Возможно такое устройство жизни, когда все на земле будет принадлежать народу?..
— Это известно! — сказал Егор.
— Откуда же это известно? Нет, это известно лишь приблизительно. Может быть, угадываешь? Твой прииск — это как раз что-то смахивающее на будущее устройство общества.
Он стал объяснять, что великие люди в разных странах искали, думали, какое должно быть устройство жизни.
— Артельное, — сказал Егор. — И отдельное. И так и этак.
— Да! Но твой прииск, даже с оговорками, нельзя принять как форму социализма. Здесь являются силы, которые могут развиться лишь при социалистическом устройстве общества. Это лишь стремление неосознанное, но замеченное в природе человека. А возможна такая же обработка земли, артелью, с применением машин… Социализм не есть выдумка, изобретение, это исконная мечта человечества, теперь — наука.
Егор сам думал о чем-то подобном не раз. Ясно было, что артелью легче все делать. Семья тоже артель. Каждый хочет, чтобы семья была большая. Несколько семей — это уже настоящая артель. Разве мы не артелью подняли целину? Поставили церковь. Но и без артели надо побыть одному, подумать.
— Студент, где ты учился? — спрашивал Барабанов.
— В Петербурге.
— Зачем попал сюда? — спросил Сашка.
— Сам. Решил поехать на прииски и намыть себе золота, чтобы еще учиться.
— Книг много читал? — спросил Камбала.
— Здесь нет. Здесь мне народ вместо книги. Я часто замечаю, что люди своим умом доходят до того же, до чего и великие ученые.
— Ты бунтовал? — спрашивал Сашка.
— Нет. Я учился и никогда не бунтовал. Вы меня взбунтовали… Я только вспомнил, что читал. Теперь я буду сам социалистом.
— Если нас разгонят, то тебе мало не будет!
— Ты у нас царев ослушник, — сказал Спиридон.
Все засмеялись.
— У нас все можно говорить. Мы царя любим, молимся за него, поэтому тебя слушать не боимся, — сказал Силин. — Давай еще рассказывай! О великих людях!
— А как у тебя Павка? — спросила подружку Таня.
— Хороший! Васька вылитый! — Она прильнула к Тане.
— А я плясать скоро не буду, — сказала Таня.
— Тогда сиди и не шевели себя.
Студент продолжал говорить о французской революции.
— Че ты говоришь? — сказал ему Камбала. — Ты сам работать не умеешь, спину гнешь худо, а учишь! Поехал бы работать как кули?
— Он новое людям говорит! — заступился Сплин.
— Че новое? Это еще до рождения Христова у нас было общество и артель. Общая земля. Отобрали все у богатых! И сейчас так делают… А че он? Не знает ничего!
Сашка плюнул и ушел. Женщины, сидевшие в углу тихой кучкой, чуть слышно запели грустную песню.
Василий услыхал еще слабый, но уже выводивший всех в силу знакомый голос.
Федосеич достал бутылку водки и пригубил.
— Красивый ты, Васька! — сказал он вдруг. — Надо бы тебя во флот. Таких берут. Шкипер на корабль возьмет в любое государство… Таких белых, русых, здоровых любят на кораблях. Флот плавает по всему свету, и везде видят, какой у них в государстве красивый народ. Вот, мол, у нас! А придешь к ним в порт, там крючки, мелкота, черные как вороны, каркают по-всякому, менялы зазывают кто куда может, людей сманивают с конвертов на пароходы. Или бывают черны волосом, тоже красивые, с таким отливом. Это итальянцы. А потом все смешается, и не знаешь, кого били и кто тебя, все государства.
— Зачем дерутся?
— Да все из-за того же!
Дуня вышла из угла и приподняла над шалью плечи в сборчатой кофте.
— Круши! — сказал Спирька, только что испытавший вкус матросовой бутылки.
Хор грянул плясовую, Тимоха защелкал ложками и прошелся, раздвигая круг.
— Помнишь, как Ванька Бердышов, тварь, тигр, все тебя выбирал? «Эх, Дуня, ягода моя, пошто любишь ты Ивана?» Под энту же песню.
— Эх, я за то люблю Ивана, голова его кудрява, — грянул хор.
Тимоха бил дробь, как бывалый лошкарь, и слегка пританцовывал. Дуня поплыла.
— Эх, я за то люблю Ивана, голова его кудрява! — повторила она.
— Гуляй, пока потоп! Вода спадет, кроме работы, ничего не увидим! — кричал Тимоха.
— Эх, я за то люблю Ивана, голова его кудрява! — словно молотами бил хор в перебой голосов.
— О-го-го-го-го-го-го! — басили мужики.
— Ух-хо-хо-хо-хо-хо-хо… — подхватывали парни.
— И-ии-их! — взвизгнула Ксенька.
— Эх, Дуня, ягода моя, за что ты любишь Ивана… — повторял хор.
— А я за то люблю Ивана, голова его кудрява… — в голос разухабисто орали молодые бабы.
Студент вспомнил, как он говорил сегодня с Дуней о будущей свободе и равноправии женщин. Сейчас он чувствовал себя слабым среди этого вдруг забушевавшего моря человеческой страсти.
И это были те же люди, которых он часто видел, они рыли и рыли свою мокрую землю.
«Они готовы… Готов ли я? Не прав ли Камбала? Может быть, они все больше меня знают?» — что-то кольнуло его неприятно. Дверь распахнулась, и вдруг грянула гармонь во всю растяжку. С копной кудрявых волос сияющий спиртонос — Андрюшка Городилов. Сейчас даже Егор почувствовал себя на миг побежденным. «Без спиртоносов и спирта ни один прииск еще не жил!» Он уже это знал. Сейчас не гнать же его…
