Губернатор поблагодарил своего чиновника особых поручений и отпустил его. На другое утро он вызвал полицейского полковника Оломова. Когда-то служил он в Софийске исправником, много разъезжал, считалось, что знает хорошо низовья.
— Очень трудно добраться на эти речки. А зимой вообще невозможно, — говорил Оломов, тяжко дыша, почтительно согнувшись и не решаясь при генерале опуститься на локти на огромную карту на столе.
Губернатор хотел бы со временем и самого Оломова послать в разъезды. Пора бы все ему выяснять самому, чтобы прежде времени в дело не впутались жандармы, которых тут пока что более всего занимают хлопоты с иностранцами, особенно во Владивостоке, где надо и наблюдать, и не подавать вида, что наблюдаешь, даже еще как бы и заботиться об этих иностранных негоциантах.
Губернатор полагал, что если где-то опять собралась вольница, то надо ее распустить. Исполнять придется полицейским.
— Очень трудно пройти всюду зимой, ваше превосходительство!
— Как же ходили офицеры Невельского? Вы забыли, господа? Полицейские офицеры везде пройдут! Это наши исследователи! Где-то опять Желтуга! Найдите людей, которые выдали бы все. В крайнем случае, каких-то беглых каторжных, пьяниц.
— Пьяницы как раз и пьют там. Они такое предприятие ни за что не выдадут… Средства у нас для разъездов малы. Мы не можем объездить всех рек края, хотя бы раз в два-три года. Есть места, где полиция никогда не бывала.
— Полиция и коммерция должны прокладывать путь цивилизации! — серьезно сказал барон Корф.
* * *
В марте, когда стало чуть теплее, вблизи речки Уй среди островов брели две нарты, запряженные собаками. Впереди шел гиляк, не снимавший тяжелую доху.
Дорогу он знал и слез с нарт, уверяя, что скоро ночлег. На широкой протоке обледенели волны снега. Собачьи упряжки шли с трудом. Псы спотыкались, падали и коряжились. Люди часто останавливались.
— Не разберешь, где какая протока… Уже сотни проток прошли.
— Вот юрта, — ответил проводник.
— Его юрта, твоего брата, Ибалка? — спросил урядник Попов.
Проводник ничего не ответил.
В юрту вошли четверо. Когда они распахнули дохи, заблестели золотые пуговицы.
— Полиция! — испугался хозяин.
— Че полиция? Свои! — входя, сказал Ибалка. Старик поцеловал его.
Гиляк Ибалка тоже в полицейском мундире. На ногах у него торбаса и ватные штаны.
— Нам надо попасть на Светлую речку, — сказал офицер.
— На большую или малую? — спросил хозяин.
— На обе. Проведешь нас? Там люди собираются у вас? — спросил урядник.
— Нет, я не видел, — ответил гиляк.
Патлатая старуха стала просить мужа, чтобы он рассказал, что летом туда много людей ходит. И есть люди дурные, крадут рыбу. Убили собаку выстрелом из ружья.
— О чем она говорит? — спросил офицер, улавливая кое-какой смысл по ее жестам.
— Она сумасшедшая, — ответил Ибалка, — че ее слушать!
Вечером офицер читал Жюля Верна, а потом пересказывал содержание фантастического романа Ибалке, а тот хозяевам.
— Тут мно-ого проток! — рассказывал утром старик. — Зачем тебе ходить туда? Там никого нет! Я и сам дороги не знаю. Даже зимой там водопады большие и люди туда не ходят ни зимой, ни летом. Зверей там нет, тайга выгорела…
— Что за водопады зимой? — спросил офицер.
— Не замерзает река и падает! — отвечал хозяин.
Ибалка переводил.
— Почему же ты сам не был? — спросил офицер у хозяина.
— А я не знаю, люди не ходят. Плохое место.
— Как же быть?
Ибалка лукаво улыбнулся и, глядя в лицо офицера, сказал:
— Воздусным бы саром туда! И сверху все видно! Тогда бы хоросо!
ГЛАВА 13
У резиденции Егора, около большого костра, сложенного из гнилушек и отгонявшего мошку в этот жесткий летний вечер, стояла целая толпа, и люди все время еще подходили и подъезжали на лодках. Весь день сегодня ждали, что вот-вот поймают и приведут преступника, в погоню за которым хлынула в разные стороны добрая полусотня старателей.
Утром с дальнего участка приехал старик старатель, работавший в одиночку в штольне. Заглянув поутру к соседу на участок одолжить сольцы, он оторопел, увидав там перерубленные тела целой семьи. Только маленький мальчик спасся, забравшись под перевернутую лодку.
Сашка разослал добровольцев в разные стороны и сам ушел на поиски вместе с Василием. И вот уже поздно, а их все нет. «Не на след ли напали? — думает Егор. — Дело не шуточное, преступник взял ружье. Он станет отстреливаться».
Разговор шел о жизни и смерти, можно ли казнить преступника, есть ли право отымать жизнь у человека.
Студент доказывал, что не преступники виноваты, а общество, в котором они являются. Преступник — сломленный человек, он из какой-нибудь несчастной семьи, порождение бедности, пьянства.
Он заговорил опять на свою любимую тему, что общество устроено плохо, а должно быть лучше.
— У государя и у его семьи в Петербурге два десятка дворцов.
— К чему бы это? — спросил Никита.
— А к тому…
— Смотри, парень! — мрачно сказал Жеребцов.
У всех тяжело на душе, и все ждали, что произойдет что-то еще более ужасное. Никто не обращал особенного внимания на суждения Студента.
На прииске и прежде шли подобные толки. Бывало, что старатели ссорились, дело доходило до драк.
— Это сахалинец! — сказал Никита.
— Может быть! Кто бы он ни был, это садист. Это вины с общества не снимает.
Студент пользовался случаем уязвить своих толстокожих слушателей, отнести все беды их темноте, неразвитости.
— Пусть он только попадется! — молвил Санка Овчинников. — Мы ему докажем обчество! — Санка опять приехал с тамбовцами на прииски и опять мыл отдельно от брата. — Вот наш Котяй, к примеру, — сказал он. — Разве ему не жилось на старом месте?
— Что тебе Котяй? Что Котяй? — отозвался из толпы старший брат, и Санка утих, чувствуя в его голосе угрозу.
— Послушай, президент! — улыбаясь, сказал Полоз. — Зачем ты для каждого хочешь справедливости, кому она нужна? Надо разрешить людям жить свободно.
— Убил? Дай с ним расправиться. Надо давить слабосильную мелочь. Что в природе? Дерево растет и глушит все вокруг. Кто слабый, все равно погибнет, вымрет или ослабнет, или будет замедлять развитие общества…
Говорил это на вид тихий улыбающийся человек, но от его слов по толпе прошел злобный гул, словно он кинул в души людям горсть горьких семян.
