Вспоминая, какие в столице слухи и как они там знать ничего не хотят о здешних местах, Бенарцаки закидывал голову, как гоголевский Бетрищев, от души хохотал и хлопал по коленке воспитанного в Иркутске молодою джентльмена.
— Дайте Приамурье американцам или немцам, и за десяток лет здесь будет то же, что в Калифорнии. Владивосток станет не хуже Сан-Франциско. За честь посчитают наши господа из Петербурга приехать сюда на модные курорты. А пока своего знать не хотят, представления не имеют! Дикари! Им кажется, что здесь море холодное! Ха-а-а…
Он рассказал, что лишь недавно узнал, как один знаменитый сибирский миллионер, умирая, завещал всю свою огромную библиотеку в Красноярске не городу…
— Кому бы вы думали?
— В императорскую публичную?
— Ни боже мой! Библиотеке конгресса в Вашингтоне! Американцы вывозят ее вот здесь, по Амуру! — «У вас под носом!» — хотел бы он сказать.
Гинсбург играл на рояле. Потом он рассказывал про Англию, куда недавно послан был отцом. Он восхищался Дизраэли, говорил, что только благодаря ему страна достигла такого расцвета и величия.
— Как смело действуют англичане в Индии, Китае, Африке… Дизраэли создал современную Английскую империю!
Старый золотопромышленник в это время угрюмо молчал. Он знал, что отец Гинсбурга получит, несмотря на свое происхождение, баронский титул от государя за заслуги в золотой промышленности.
А Писотька уж вернулся в Мылки и рассказал все Денгуре, который тоже недавно побывал на сан-синской ярмарке.
Денгура все еще сохранял подвижность и жажду жизни во всех проявлениях и даже сам удивлялся этому. Косая Исенка несколько лет тому назад родила ему сына. Вот уже много лет прошло, как Денгура наголо облысел. Ну, что сделаешь!
— Хотелось бы и мне еще почета! — сказал он. Сорок лет тому назад Денгура был старшиной рода Бельды, халадой. А теперь? После Сан-Сина, не осталось и у него никаких надежд на маньчжур. Он уже давно отвык от этой массы бедняков и нищих, от вони и грязи и от рубки голов. Ставят человека на колени, свяжут руки. А он покорно голову нагнет, палач подскочит, размахнется… Тьфу!
У маньчжур там все валится, и сами они как гнилые! А что делают рыжие в портах — страшно! Денгура нашел много своих старых знакомых. Но не было в них былой силы!
Народ недовольный, порядка нет, вся торговля в руках ловких китайцев, они и ремесленники, и земледельцы, полицейские чиновники. Неужели и моя жизнь зря прошла? Неужели Удога прав? Нет! Денгура не желал уступить Удоге. Тот хоть и моложе, а выдвинул себя и очень в большом почете, все старается. Да, он работал, хотел быть честным, давно научился молиться в церкви, косу отрезал. И вот явился Песу и сказал, что был в Хабаровке, жаловался. Скоро весь прииск разгонят.
Денгура решил жаловаться, но не губернатору. Ведь летом все ездят. И Корф, наверно, в разъездах, если хорошая погода. Да и от высокого начальства нет толку. Песу пожаловался, а я что? Денгура знал, что в Николаевске начальником управления назначен Телятев. А прииск находится на его земле. Денгура знал Телятева хорошо. Он решил ехать в Николаевск и сделать донос Телятеву, и перехватить славу у Писотьки. Он надеялся, что его за верный донос наградят. Денгура не поленился и вместе с молодой женой отправился вниз по реке на лодке. Денгура лишь боялся, что кто-нибудь уже донес прежде него и Писотьки! Поэтому Денгура спешил и волновался. Такая штука, как своя власть, выбранная простым народом, не понравится всем одинаково — и русскому начальству, и китайскому. Денгура слыхал, как на Желтуге китайская полиция и войска окружили республику… А говорят, что и на речке Ух есть желтугинцы…
Мести мужиков Денгура не боялся. В старые времена Депгуру не раз пугали, грозили ему, но он знал, если стоишь за закон — пугаться нечего…
ГЛАВА 16
Ночью луна светила между скалами, словно ее повесили для освещения долины. Василий и Катя возвращались тропой с нового далекого участка, на котором хотел мыть Егор. Внизу серебрилось множество деревьев и слышалось, как журчит ключ. Ночь начиналась жаркая и тихая, и на душе было тихо и грустно.
Когда завиделись огоньки вдали, Катя тронула руками плечи мужа, словно от усталости, заглянула ему в лицо. Ее глазенки сверкали.
Васька вдруг провалился и загрохотал по камням, исчезая в кустарнике. Серебристая зелень оставляла на себе его след. Катя кинулась за ним. Васька скатился к самому берегу. Среди исполинских деревьев появился человек.
— Вася? — спросил он.
— Я! — Вася разглядел знакомого китайца.
— Ходи обратно… Сегодня худой человек есть…
— Че про отца слышно?
— Папка живой! — ответил китаец. — Приехали люди. Сказали.
— Пойдем быстрей отсюда, — сказала Катя, — это Сашка поставил караул.
Молодые не были на старом прииске всю неделю. У костра на чурбане сидел Ломов с ружьем, и тут же на бревнах несколько старателей слушали, как спорят опять между собой Студент и Полоз.
В бревенчатой избе Кузнецовых темно. Дверь скрипнула. Татьяна вскочила и зажгла огонь.
— Что отец?
— Племянник Ксеньки приехал, видел его, лежит пока, — ответила Татьяна.
— А вчера ночью опять подходил какой-то человек и его стреляли. Кровь была на траве. Собаки нашли утром и показали.
— В тайге живут люди! — сказал Василий.
— На ночь вокруг прииска расставлены Сашкой караульные. Федосеич говорит, что в китайских артелях недовольство, ропот начинается, жаловались ему, что мало зарабатывают. Сашка их караулить в тайгу посылает.
— А он стрелял?
— Ответил. Пулю нашел Илья. Такая же, как отцу досталась. Спирька собрался в тайгу, обещал его подловить.
«Выживет ли?» — думал каждый на прииске, но при детях Егора никто об этом не говорил. Люди ездили с Амура и на Амур и часто привозили новости из Уральского, Егор, видно, все еще был плох.
— У Спирьки характер известный! Как он его поймает? Не зима, следа не видно! По речке прошел, и нет следа, где искать? А Спирьку самого стрелил бы, где его искать потом?
— Силпн жалуется, мол, в деревне жили пятнадцать лет, ни разу не дрались! А казнить, мол, опять придется… Потом скажут — самосуд… Выдавать тоже нельзя, закроют прииск. И простить нельзя. А Сашка говорит, китайские люди не боятся, только надо сказать, что делать. Наших людей много, говорит, наша люди не жалеет!
Утром Василии слыхал, как пришел Сашка.
— На молитву! На молитву! — кричал он. — Богу молиться! За царя, отечество, за папку с мамой! За маленьких ребятишек! За бабушку и дедушку! Всем молиться!
— А я — еврей, господин Камбала! — говорит Мастер. — Свой бог есть! В пятницу золото не скупай, часы не продавай! Молись, проси простить. С понедельника опять торгуй! — отвечал Камбала. — Политичка! На молитву! Пошел на молитву! — Сашка вытягивал Полоза за ноги из палатки.
