Полоз любил утром поспать.
— Я не православный…
— Пошел, пошел… Католик — в Христа веруешь. Иди молись за царя!
— За царя?
Полоз знал, что если сейчас сказать Сашке, что не веришь в бога и в царя, то он погонит с припека. Скажет: «Все несчастья твои изо рта!» — и выгонит без всяких разговоров. А за его спиной — сотни старателей, со всей их темной верой и силой. Сашка приказывал и ему, и Студенту вставать рано и строиться на молитву в шеренгах со сбродными артелями из богобоязненных мужиков.
— Действительно, за болтовню приходится расплачиваться! — сказал Полоз.
— Че, не веришь? Иди! Иди! Становись!
Сашка погнал Студента.
— Молись, чтобы простил за глупости! — Сашка замахнулся бамбуковой палкой.
— Сашка, я же тоже за счастье людям! — сказал Студент.
— Знаю! А я за что? Ты говорпшь, когда будет хорошо? Потом? А мне надо порядок сейчас. Порядка нету? Иди работай! Мне некогда!
— Порядок должен быть не религиозный…
— Хорошо! Другой порядок будет — будем другой исполнять. Пока нету. Пока такой. Исполняй такой! Иди, живо!
Сашка всем нравился. С ним никогда не бывало скучно. Ему прощали его грубости.
Сашка после ранения Егора стал поосторожней. Но свое беспокойство он прикрывал шутками. Он знал, что и его, и любого из старателей в любой момент может настигнуть пуля. Могли явиться опасности и похуже… Он готовился ко всему.
— А бога нет! — склабясь, сказал Ломов, становясь вместе с Ксеней. Он запнулся за корень дерева и обматерился.
— Мой папка всегда говорил — все болезни к человеку входят в рот. Все несчастья выходят у человека изо рта! Ты что сейчас говорил? — спросил Сашка.
— Вася, читай молитву, — сказал Ломов. — Ты грамотный… Бери, Вася, молитвенник.
— На той стороне монах читает. Ты — тут! — сказал Сашка. — Завтра молитву читать тебе! — сказал он Студенту.
Васька взял новенький молитвенник и стал читать. Все истово крестились.
— А царя-то, говорят, опять… того… — не утерпел Ломов после молитвы.
— Царь тебе мешал? Мой золото и молчи! — отвечал Сашка. — Наслушался! Дурак! Они уйдут, а тебе жить на месте. Тебя в тюрьму, а они скажут — мужик дурак, темный!
— А я, Вася, собрался домой! — сказал Ломов.
— А как же пекарня?
— Я-то остаюсь! — сказала Ксеня. — Он пусть едет. Хозяйство нельзя бросать. Тут я и одна управлюсь. Без меня он много не моет, а я на пекарне занята. Доля-то мне идет… А он-то один не управляется. И пески поднять, и возить, и мыть… Куда же одному-то… Пойдем уж сразу, собирайся да с обеда и езжай…
— А у тебя, Ксенька, с кем ребята? — спросила Таня, взяв лопату.
— С кем? Дома, старший там, да брат мой… Бабки, поди.
— Сколько ребятишек-то?
— Осмеро, как у китайца! Надо ехать, че поделаешь! — почесывая затылок и сдвигая шляпу на лоб, говорил Ломов. Ехать ему, кажется, не очень хотелось.
— Езжай, езжай, — говорила Ксенька, — не раздумывай! Не тяни! Дело-то, дело-то тамока стоит, поди… А тут че и случится, какой с бабы спрос? Осьмерых-то не осироти!
— Ты думаешь, разгонят? — спросила Таня.
— Куда такую ораву разогнать! Придут, так, поди, сами рады будут.
— А без лодки-то ты как потом? — спросил муж.
— Я одна! Делов-то! Каждая семья возьмет в загребные! Грести, поди, смогу… Отработаю…
Пришел китаец-ресторатор.
Ксенька оставила пекарню на него и пошла в свою низкую бревенчатую зимовьюшку собирать мужа в дорогу.
Староверы привезли в лодке связанного молодого парня и стали объяснять Сашке, в чем его вина.
— Пори! Пори сам! — сказал Камбала. — Второй раз — я! Это дело артельное… Сколько пороть — решайте. Убить нельзя. Пороть можно, сам виноват — сам пусть отвечает.
Камбала уехал на другую сторону реки и нырнул в штрек, он пошагал, согнувшись, в глубь его. Во тьме горела одинокая свеча.
Тимоха бросил кайлу и сел на тачку. Президент и начальник полиции закурили.
— Худо! Казну стали обманывать! — сказал Тимоха. — Реза не дают, процента банкового. Утаивают. Знаешь, кто утаивает? Никита Жеребцов! Че делать?
— Пугай надо.
— Ничего не сделаешь. Народ порчен. Надо бы поймать Никиту.
— Можно! — сказал Сашка.
— Как?
— Надо спиона посылать. Узнать!
— Какого это еще шпиона?
— Ну тайное дело делать. И тогда поймаем. Только надо чужого сначала поймать. Надо людей пугать. Все узнают — спионы ходят, следят… Спиона ходит, спиона есть, будут бояться. Надо обязательно. Будут платить хорошо!
— Думаешь, Никита струхнет?
— Да… А если не поможет, поймаем.
Подслеповатый Фып явился в гости к маленькому русому чувашу с бородкой. Этот чуваш, по прозванию «Чилимсик», был старшинкой в небольшой смешанной артели из русских и китайцев.
— Хороший заработок! — говорил Фын. — Можешь мне продать, хорошо заработаешь! Не плати налога! Егора нет — зачем платить! Я лучше куплю и плачу тебе дороже всех. У меня есть деньги.
Он купил добычу. Чилимсик и его товарищ Лян пожаловались Сашке, что у них плохой съём с бутары, нет ничего, что участок негодный, видно, надул их волосатый Егор. В тот же вечер Лян и Чилимсик опять продали Фыну золото.
Однажды Лян сыпал горячее золото со сковородки, а мимо шел Сашка, Лян испугался, что узнает все, но Сашка Кузнецов, казалось, не обратил внимания и прошел.
Сашка нес столб на плече. Он вошел в резиденцию и запер дверь. Силин и Камбала стали рассматривать столб. На нем была выжжена буква «Ж».
— Сволочь! Это он! — говорил Тимоха. — Двести шагов от речки!
— Да, это Жеребцов… Застолбил место, чтобы захватить, когда нас погонят. Ево хитрый!
— Хитрей попова теленка. Он машину заказал в Америке. Я думал, он врет. Сапогов все жалуется, что дорогая покупка, как, мол, доедет. Я думал, Никита просто обчистить задумал артельных…
— Он — честный, — сказал Сашка.
— Честный, если карман тесный, то раздерет да влезет! — ответил Тимоха.
Китайца Ляна поймали Гуран и Сашка на месте преступления, когда он продавал золото.
— Будем тебе рубить руку! — сказал Сашка.
Пойманного привели на Силинскую сторону. Сбежались все китайцы. Они стояли мрачным полукругом. Потом все о чем-то заговорили. Целый день Фына со связанными руками и с доской на шее водили по прииску, и каждый мог его пнуть или ударить. На доске было написано: «Не платил налога!»
