— Ну нет, там такие головорезы, что и пальбу откроют, а сами потом разбегутся.
Денгура льстиво поклонился.
— Обход надо, — сказал старик, — а то уйдут… золото унесут…
— Тут кругом на сотню верст болота, мхи, — сказал Никита.
По трапу поднялся унтер-офицер Сукнов и вытянулся перед офицерами.
— Пойдешь в разведку на лодке. С собой возьми проводника и двух солдат. Переоденься, и не спугните их.
Жеребцов знал, что на прииске о приближении отряда узнают заранее.
— У них два караула. Тут первый, а дальний на протоке стоит. На втором часовым живет Гаврюшка. Вот дока! Оттуда и телеграф проведен! — рассказывал Никита.
— Что же ты молчал?
— Да ведь что с него, с телеграфа. Забава! Он, что настоящий, государственный, словом, что и у них — одинакова…
— Как это одинакова?
— Ну, не работает…
Жеребцов знал, что Гаврюшке, может быть, уже сообщили, что идет полиция.
— А вода-то, вода, как круто валит, — замечали солдаты.
Мутный с густой желтизной поток шел из ущелья.
— Видно, там гребут золотишко.
— Да, там золотую-то тянут жилу!
Лодка с разведчиками быстро отошла от парохода.
— Будем ждать сигнала, — уверенно сказал поручик. — Какой воздух, какой воздух, господа! Чудесная амурская осень!
Через час заметили человека на скале, он махал флагом. Оттуда несколько раз выстрелили.
— Ну, господа, путь открыт! — густо пробасил Оломов.
Все засуетились.
От парохода и от баркаса отвалили четыре лодки, щетинившихся ружьями.
Сопка стала терять голубизну, желтеть, хвойная зелень и желтый березник проступали на ней, и вскоре утесы ее надвинулись к лодкам, а острый камень, видный издали, скрылся за увалом. Стуча сапогами по гальке, отряд выбирался на сушу и строился на каменистом берегу.
Сукнов подвел схваченного часового. Это был вятский мужичонка. Он караулил дорогу на прииск с дробовым ружьем.
— Стрелять хотел! — показывая его оружие, со злом говорил Ибалка.
— Батюшка! — кинулся мужик в ноги Телятеву.
— Вот вам первый образец таежных республиканцев!
— Сукнов! — сказал Оломов. — Поезжай на баркас. Говорят, можно в большую воду баркас провести на шестах. Начинайте с оставшимися людьми перегрузку в лодки и складывайте все тут на берег. Выставь часовых. Осадка будет меньше — подведешь баркас на шестах наверх. Не задерживайся с разгрузкой.
Сукнов оставался охотно. Он знал, что на прииске много крестьян-переселенцев, и ему не хотелось участвовать в их разгоне.
Подле утеса заночевали. Утром лодки пошли вверх по реке.
Неподалеку от Гаврюшкиного караула вперед отправилась угда с полицейским урядником, Ибалкой и пятью солдатами. Жеребцов стоял в ней на корме с шестом.
Гаврюшка вышел из травы.
— Стой! — прицелился в него урядник Попов.
— Беги бегом! — весело крикнул Ибалка и вынул револьвер.
— Здорово, Никита! — сказал Гаврюшка.
— Здравствуешь! — мрачно ответил Жеребцов.
Подошла вторая лодка с Телятевым.
— Проведешь нас дальше! — велел окружной Гаврюшке.
— С полным удовольствием! — гаркнул Гаврюшка. — Здрав желаю, ваше высокордие!
На прииске работа шла как обычно и слышался дружный стук и грохот, когда по берегу пришел посланный от Гаврюшки, его товарищ татарин Малай, и сказал, что прибыла полиция.
— Да вот они, братцы! — вдруг с отчаянием крикнул чей-то голос.
Из-за утеса вышли лодки. На носу передней солдаты в белых рубашках и в белых фуражках с красными околышами сидели с ружьями.
— Глядите, как на празднике! — сказал Илья. Он бросил кайлу и с облегчением вздохнул.
«Неужели все? И можно будет уехать домой?» Двое схваченных по дороге старателей толкались в солдатской лодке шестами. На другой лодке толкались сами солдаты и двое гиляков.
— Шабаш, братцы!
Множество народу высыпало из штолен и колодцев на берег, на бугры и холмы и на поваленные деревья. С любопытством и страхом смотрели на подходивший отряд.
Илья пошел к берегу веселый, словно к нему ехали гости. Многие старатели еще мыли, они разгибались, не оставляя своих бутар, и глядели из-под ладоней на лодки долгим, тоскливым взглядом.
— Так вот она, таежная республика! Амурская Калифорния и Эльдорадо! — сказал Оломов, оглядывая ряды балаганов, бутарки, шалаши, колодцы, черные входы в штольни, весь этот мирок, тесный, набитый мужиками, перемазанный глиной и золотоносным песком, лязгающий лопатами.
— Вон и скот у них, и кони. По-хозяйски все заведено! Вон и амбары, склады на той стороне! Да чье же это, господа?
Полицейские офицеры и поручик в белых кителях сошли на берег.
Никите стало жаль штрека. Хороший был ход! Какое крепление поставлено! Как на шахте! Сам же он со своей артелью вел этот ход и хотел поставить тут локомобиль для откачки воды. А пока качали бадьей и ведрами. Сколько силы зря ушло! Никита посетовал, что в простоте души и со страха перед полицейскими начальниками, которые все время были около него, он и привел-то их прямо на свой участок.
Напротив стояли товарищи, смотрели на Никиту, как на мученика, и ему становилось все совестней.
По берегу, шагая крупно, шел в болотных сапогах Оломов. Мужики стали снимать свои картузы, шапки и американские шляпы. Другие стояли не шелохнувшись.
— Ну? — подходя к толпе, спросил он. — Кто старшой у вас?
Толпа молчала.
— Есть же у вас артельный староста?
— Тут много разного народа, мы не знаем…
— Где же ваша выборная власть? — спросил Телятев.
Все почувствовали, что этот что-то знает.
— Нет такой! — живо ответил молодой парень.
— А где Силин?
— И его нет!
— Откуда же ты это знаешь? Ты всех по фамилии разве знаешь на прииске?
Парень смутился и спрятался в толпе.
Мастер просовывал между рослых мужиков свою маленькую голову, ему хотелось вступить в разговор, он дрожал от нетерпения и от многих мыслей, приходивших в голову. Но боялся. Жена велела ему молчать.
Старатели на отдаленных участках оставляли работы, и густые толпы их стекались к поляне. Послышался душераздирающий крик многих людей, женский визг, вся толпа пришла в движение. Видно было, как часть толпы вдруг полегла. Опять начался крик, потом раздался хохот.
Телятев со страхом оглянулся. Поручик живо выстроил свой отряд. Сорок человек солдат встали в две шеренги. Пехотный поручик щурился, испуганно глядя на сбившуюся толпу.
