Между коек устроен стол, на нем чашки, бутылки, дорожные приборы, сумки, походные чернильницы и револьверы, все навалено еще с вечера.
Оломов в серой мгле оделся сам, напялил, кряхтя и задыхаясь, болотные сапоги.
Возвратившись после прогулки с ружьем, когда уже взошло солнце, он увидел, что Телятев сидит и пишет за прибранным столом и в палатке полно мошки и комарья.
— Заходил ко мне этот отставной статский советник, — сказал Телятев, не отрываясь от пера. — Он уверяет, что никакой бердышовской конторы на той стороне нет, что молодой Кузнецов самозванец. Просит его арестовать и обещает представить свидетельство.
— Не может быть! — сказал Оломов, разряжая ружье и ставя его в подставку, чтобы было под рукой.
— Я не сразу поверил!
Телятев положил ручку и поднял голову.
— Почему вы его не задержали?
— Он очень спешил и боялся. Говорит, что вчера его столкнули в колодец, и он еле вылез ночью.
— Не может быть, чтобы жулик… Смотрите, какой отличный хлеб вчера на всю команду прислали.
«За один этот хлеб в тайге, — полагал Оломов, — можно скостить бог знает что!»
— Да, предпринимательство чувствуется!
Вчера вечером, видя, какая масса старателей собралась здесь, Оломов послал записку на пост на озеро Кизи с просьбой срочно выслать полуроту солдат из укрепления.
— Советник, его фамилия Модзолев, или, не помню точно, Судалев, какая-то очень сложная, он просил пока звать его Советником. Говорит, что амбары и пекарня все это республиканские учреждения… Мол, дух противоправительственного протеста дышит там в каждом бревне.
— Надо, конечно, допросить Кузнецова как следует. Пошлите туда людей. Вечером заедем вместе, как бы в гости, и посмотрим сами. Но пока он кормит, не будем тревожить. Допросим перед отъездом, и если надо будет, то заберем с собой до выяснения и бердышовского управляющего. Во всяком случае, он на виду.
— Конечно, можно потом извиниться перед Бердышовым, — сказал Телятев.
— Подозрительно, как у него документы утонули. Это ведь он вчера говорил, что лодка перевернулась?
— Да, он…
Телятев тоже еще не во всем сразу мог разобраться. Он на свою память еще надеялся. Но масса людей, проходивших перед глазами, сливалась. Трудно было найти виноватых.
* * *
Обоих полицейских офицеров угнетало чувство опасности. Прииск как бы давил на них, некогда еще было заниматься отдельными личностями, могло вспыхнуть что-то вроде восстания.
— Вы слышите, они опять моют! — сказал Оломов. — Они опять моют! Опять моют! — возмущенно повторил он.
— Да, стучат! И пусть! Нам же лучше…
— Нет, это недопустимо. Я объявил именем…
— Мало ли что именем… Вы ничего не сказали, чтобы не мыть. Вот они и моют, вместо того чтобы собираться…
— Как же быть?..
— Ибалка! — крикнул Телятев.
Вошел гиляк.
— Бери отделение, пройди по прииску и прикажи, чтобы не смели мыть, — сказал Телятев.
— Да сломайте там что-нибудь… Вот у них вчера обвалилась штольня, может быть, это можно самим сделать?
— Там люди могут оказаться. Родные на вас же напишут жалобу.
— А вы действуйте осторожно. Жизнь жалейте и бейте, не ломая костей, за исключением крайности. Может быть, послать Попова? Он — артист, умеет бить, не ломая костей! Надо немножко оживить прииск, а то мы чувствуем себя, как их соучастники…
— Да скажи, чтобы привели на допрос их президента.
— Какой толк в нем? Пустышка, мужик совсем неграмотный!
— Нет, тут что-то есть… Именно что неграмотный!
Около палатки загремели кандалы.
— Заковали тебя? — спросил, выходя, Оломов. — Теперь надолго. Первый раз?
— Я?
— Ознакомишься, своих в тюрьме встретишь. Будешь умничать — пойдешь на Сахалин, на каторгу. Говори лучше всю правду, а то пойдешь, как политический…
— Я и так, как перед богом истинным! Мы каждое утро молились за его величество ныне царствующего…
— Молчи лучше… Смеешь своим поганым ртом произносить! Говори, ты был? Ты что не отвечаешь? Ты или кто-то другой?
— Не знаю. Как будто я.
— Или ты только подставное лицо?
— Полиция мне подчинялась, порядок наводили, а политики не было никакой. Мы хозяйство хотели укрепить.
* * *
Мимо палатки, гремя оружием, отправился на прииск Ибалка вдвоем с пожилым полицейским. За ними пошли еще двое.
… Утром Советник пробился в палатку и представился Телятеву.
— Действительный статский советник, достиг в молодые годы высокого положения, но уволен без пенсии и чинов, отставлен от службы. Могу дать полную информацию. Вся правая сторона такой же прииск, как и левая, Силинская. Васька Белый — самозванец… Никакой бердышовской поисковой партии не существует.
— Где же вы раньше были? — спросил Телятев. — Мы здесь второй день.
— Я не мог пробиться к вашему высокоблагородию… Залог — мои седины, лысина… — Он поклонился, потом поднял голову, снял очки, показал свои бледные глаза навыкате. — Особые приметы, — ткнул он пальцем на шрамы на щеках, — паспорт! К вашим услугам.
Телятев терпеть не мог таких личностей. Склизкая бестия! Доносил сейчас ему, но мог донести и на него.
— Да, это я… Я вам все расскажу. Их лозунг — государь не отец народу. Они за республику. За свержение самодержавия… Есть крамольники приезжие, а есть из собственной среды. Разрешите мне еще некоторое время побыть среди них. Там готовят бегство. Прячут золото, и часть их скроется в тайгу. Я все узнаю! Не держите меня, а быстро отпустите. Я буду эти два дня подавать известия. При проверке мы задержим их.
* * *
На другой день все поднялись перед зарей. Солдаты и полицейские строились с оружием в руках. Две лодки с полицейскими пристали к острову посередине реки.
Ни одна лодка старателей не прошла бы вниз по течению без проверки.
— Они не идут! — входя в палатку, сказал пехотный поручик.
— Сами и не пойдут! — отвечал Телятев.
— Теперь не церемониться! — сказал Оломов. — Политических так, однако, и не обнаружено…
Выйдя из палатки, Телятев позвал урядника Попова.
— Живо цепью по прииску. Гоните всех прочь. Ломайте все начисто. Рубите и разбивайте бутары, обваливайте штольни, а то они работают…
— В случае вооруженного сопротивления пустим солдат, — сказал Оломов. — Зарядите ружья!
Урядник вдруг посерел. Приказание все ломать и громить прииск до прихода подкрепления было для него неожиданностью. Он было надеялся, что после позавчерашней разминки и ареста Тимошки хищники, которые и не противились особенно, совсем не станут спорить, а начальство не станет затевать побоища. Хищники эти вообще-то казались ему не задиристыми: ночи прошли тихо, казалось бы, должны все покориться.
