Солдаты были по левому берегу, проверяя, не остался ли кто. Они шагали следом за последними старателями и торопили тех, кто задерживался.
— Два дня дадено было! Что же ты, чертова кукла, думала? Где была? — кричали они на толстуху с родимым пятном. — За двое ден не схлопоталась!
— А на лодках есть проезд?
— Лодки задерживают и проверяют… Списки пишут. Иди! Задерживаешь! Скоро обедать уж надо, а мы с вами возимся…
— А ты откуда? — спросил солдат Катю, вышедшую на берег.
— Я с резиденции! За отцом приехала. Он тут больной ждет меня, — ответила Катя.
Солдаты пропустили ее.
— Беги…
— А что будет тому, кто не уйдет? — спросила Катя.
— А таких уж, кто сопротивляется, целый баркас уже отправили сегодня в тюрьму в Николаевск, — сказал солдат, опираясь на ружье и закуривая.
Катя побежала на участок китайской артели.
* * *
Федосеич сразу нашел своего знакомого в большой толпе.
— Земляк! — воскликнул он.
— Служивый!
— Не стреляй своих! — Федосеич шутя поднял руки вверх.
— Знакомый? — спросил поручик.
— Да, свой… — отвечал фельдшер.
Шумела толпа, ожидая проверки. Некоторым разрешали садиться в лодки и уезжать.
— Свой, матрос! Приятель мой, ваше благородие, — сказал фельдшер, — служили вместе на конверте.
— Кого только сюда не занесло! Пропусти его! — сказал офицер фельдфебелю.
— Там ничего не станется, не беспокойся, — говорил фельдшер. — Еще солдаты подошли. Всюду теперь стоят войска, и никакого насилия или безобразия быть не может. У меня и заночуешь.
Федосеич прошел через цепь солдат и подошел к большой лодке, около которой был в двух палатках госпиталь для больных. На берегу стояло множество лодок.
Солдаты дали Федосеичу котелок, и он с удовольствием стоял в очереди за солдатскими щами.
— Вот, хунхуза поймали! — сказал усатый солдат.
— Ты кто? — спросил урядник у Сашки. — Как фамилия? Есть у тебя вид на въезд в империю?
Урядник Попов но очень верил солдатам. Сам он много лет прожил на Амуре, китайцев встречал, но с трудом отличал их друг от друга и полагал, что солдат зря хвастается.
— Зачем мне в империю? — отвечал Сашка. — Я русский.
— Паспорт есть?
— Есть паспорт.
— Гляди, у него паспорт! — сказал урядник Попов писарю.
Тот посмотрел документ и с уважением отдал его Сашке.
— Мы знаем его! Сыми с него рубаху, у него должны быть знаки на груди, — сказал усатый солдат.
— А ну, подыми! — велел урядник.
Сашка поднял рубаху. На груди у него что-то выжжено.
— Вот, видишь! — сказал усатый.
— Задержим тебя! — сказал урядник.
Сашка еще подержал поднятую рубаху, как бы предоставляя всем удостовериться. Потом опустил ее, поднял ремень с земли и подпоясался.
Урядник опять развернул паспорт.
— Александр Егорович Кузнецов. Место рождения Фылинха! Где это?
— Это Филониха! — сказал с лодки Силин, сидевший в кандалах на корме и слышавший весь этот разговор. — В Орловской губернии, где Ливны и Елец.
— Мы тебя задержим! — сказал урядник. — Проходи сюда, — добавил он.
Писарь записывал мужиков, но что-то надумал и крикнул:
— Эй, Кузнецов Александр, иди сюда… Дай-ка еще раз паспорт… Какое вероисповедание, я не посмотрел… — Он взял паспорт. — Православное, — прочел он. — Иди! — сказал писарь. — Садись. Долго тебя не продержат.
— А ты знаешь, кто это? — сказал усатый солдат. — Ты хорошенько проверь. У него знак на груди: «Святая борьба за свободу!».
— Откуда у тебя такой знак? — спросил писарь.
— Хунхуз, хунхуз! — подтвердили солдаты. — Мы его признали!
— Где-то русский паспорт добыл.
— Да, ребята, он русский!
— Тоже Кузнецов!
— Сколько их тут, этих Кузнецовых?
— Кого это задержали? — подходя, спросил Телятев.
— Да вот, солдаты говорят, что хунхуз. А у него паспорт русский. Знак на груди, объясняет, что отец был солдат и жил с китайцами и они его украли в детстве и поставили знак на груди.
— Ну, это мелочь! — сказал Телятев. — На баркас его и отправь с уголовниками. Задержать до наведения справок. До выяснения личности.
— Баркас ушел, ваше высокоблагородие.
— Отпустить его, может? — сказал урядник.
— Да нет, если русский паспорт у китайца, то задержите до выяснения личности.
— Пока выяснят, человек года два в тюрьме вшей покормит, — сказал Тимоха.
— А где Сукнов? — спросил Телятев, покосившись на Тимоху. — Он всех китайцев на Амуре знает.
— Сукнова срочно отправили на озеро! — ответил поручик. — Там халку чуть не разбило, вода прибыла, и была волна.
* * *
На отвале песка, лицом на солнце, сидел Советник. Он был трезв и, чувствуя себя потому почти совершенно больным, нервничал, и не знал, как поступить. Он сидел здесь уже давно, иногда вскакивал, как арестант в камере, и бегал взад и вперед. Он знал свою мягкотелость, нерешительность. Он должен был идти и обличать молодого Кузнецова, лицом к лицу говорить с ним. Но для этого, во-первых, надо было выпить. Во-вторых, надо как можно дольше затянуть время, чтобы не погубить себя, преждевременно открывшись. Он чувствовал, что старатели еще в чем-то сильны и что его подозревают. Пока еще он боялся их. Иногда думал, что это только кажется, и опять чувствовал, что ничего не может решить, и сетовал, что загубил свою жизнь из-за этих постоянных колебаний и что чем дальше, тем больше он разрушается.
Открывать все подробности он все же не решался. Слишком много спирта было выпито со старателями, слишком вошел он в их жизнь, привык подчиняться их законам. Нелегко сразу отказаться от этого. Если бы все они сейчас схлынули бесследно, то вдогонку им, может быть, он посмел бы все выложить, все их секреты и темные дела, зная, что их уже не встретит больше. Мог бы он сделать это и на бумаге, зная, что она сохранена будет в крепком шкафу, и сила ее подействует. Он ненавидел сейчас всех, и полицейских, и старателей с их крепким здоровьем, с их радостью жизни, с уверенностью в будущем. С каким удовольствием он подвел бы Ваську под неприятности. Сытого, молодого, с Катькой вместе. Но пока он все еще не решался смотреть ему в глаза. А смотреть придется. И отступления не было. «Лучше попозже»… Мало ли что еще могло случиться, мог проболтаться кто-то из полицейских, и тогда какой-нибудь Андрюшка пустит пулю в затылок. Советник перебирал пухлой, дрожащей рукой петли куртки, уверяя себя, что не следует падать духом и начатое дело надо довести до конца. Вдруг он увидел под самой отмелью лодку с Катериной.
