«Если в Америку едет Дягилев, то все будет в порядке. Совершенно не важно, кто из звезд принимает участие [в гастролях], если Дягилев сопровождает труппу. На самом деле он – центральная фигура, и “Русские балеты” полностью зависят от него. Он – их основатель, их душа и ум. В репертуаре [труппы] нет ни единого балета, созданного без участия Сергея Дягилева. Я являюсь его другом более двадцати лет и прекрасно знаком с его гением. Потому я не могу себе представить, кто мог бы его заменить. Мы все многим обязаны Дягилеву»38.
Однако отсутствие звезд первой величины породило проблемы. Маклецова не смогла стать равнозначной заменой Карсавиной, и потому Дягилев ангажировал Лидию Лопухову, танцевавшую вот уже несколько лет в Америке, куда ее пригласили после выступления в дягилевском сезоне 1910 года, когда она также заменяла Карсавину. Лопухова была одной из самых обаятельных балерин, когда-либо танцевавших у Дягилева, но из-за того, что она на протяжении нескольких лет работала в Соединенных Штатах, ее участие не могло вызвать большого интереса у американской публики. Почти каждый рецензент отмечал довольно слабый состав солистов39. Критики не щадили Маклецову, уставшую оттого, что ее постоянно сравнивали с Лопуховой, тем более что сравнение было не в ее пользу. Маклецова запросила более высокий гонорар, и Дягилев ее уволил, после чего балерина подала на него в суд и потребовала у властей его ареста40.
Все турне проходило в атмосфере столкновения культур нового и старого мира. Пуритане протестовали против «аморальных сцен» «Шехеразады» и «Послеполуденного отдыха фавна». При этом, по свидетельству Линн Гарафолы, их возмутил не столько ярко выраженный сексуальный подтекст хореографии, сколько загримированные под негров танцовщики, обнимавшие белокожих женщин: «Был нарушен основной расовый запрет Америки, и это не могло не повлечь за собой последствий»41. Дягилев пытался возражать («Представления этих балетов прошли в Европе перед королями Англии и Бельгии, немецким двором и парижским бомондом, и я нигде не встретил недовольства»)42, но под давлением со стороны полиции вынужден был внести купюры в оба балета. У Дягилева были также проблемы с сотрудниками театра. «Он ненавидел наши демократичные порядки», – рассказывал один из работников Метрополитен-опера. Закулисный персонал с трудом переносил его надменность. Когда однажды машинист сцены отказался выполнить его приказ, Дягилев ударил его тростью, после чего импресарио чуть не поколотили подоспевшие на помощь коллеги рабочего. Вечером того же дня с высоты 27 метров на сцену упала часть металлической конструкции, едва не задевшая Дягилева и «зацепившая край его котелка». Причины этого «несчастного случая» так никогда и не были выяснены43.
Тем временем на австрийские власти оказывалось давление с целью добиться освобождения Нижинского из-под домашнего ареста, чтобы он мог уехать в Америку. В конечном итоге все закончилось благополучно, но не из-за вмешательства короля Испании и Папы Римского, как утверждала жена Нижинского44, а благодаря посредничеству американского посла в Вене и Госсекретаря США45.
Однако с приездом Нижинского 4 апреля 1916 года появились и новые проблемы. Танцовщик отказался выходить на сцену, потребовав возместить ему удержанное ранее жалованье. Последовало новое судебное разбирательство, в результате чего Дягилев был вынужден выплатить Нижинскому внушительную сумму в 24 тысячи долларов46. Неудивительно, что впоследствии Дягилев без особого удовольствия вспоминал свое турне по Америке. Его надежды на то, что американские гастроли принесут ему финансовую независимость, совершенно не оправдались.
Мисиа Серт, описывая позднее, как Дягилев отзывался об Америке, процитировала историю, рассказанную им по своем возвращении в Старый Свет:
«Это невообразимо! Страна, где нет попрошаек, ни одного! Без них чего-то не хватает атмосфере, местному колориту. Чем была бы Италия без своих нищих? Я искал их в Нью-Йорке, всерьез охотился за ними. Наконец, однажды на перекрестке я едва смог сдержать свой победный клич. Ко мне подошел человек, на нем была опрятная одежда, но то самое известное поведение и взгляд, полный смирения и надежды, немедленно заставляющий вас рыться у себя в карманах. От радости я выгреб всю свою мелочь. Этот человек получил все, что я на протяжении многих дней не мог раздать его товарищам по несчастью по причине их отсутствия. Когда я протянул ему мое пожертвование, его лицо озарила широкая улыбка, продемонстрировавшая все его зубы… Увы, они были из золота!»47
Несмотря на то что это турне не поправило финансового положения Дягилева, интерес к «Русским балетам» в Америке не угасал. Велись переговоры о возвращении труппы осенью для гастролей по всей территории Соединенных Штатов. Однако от самого Дягилева американские партнеры уже устали и потому предложили ему на это время остаться в Европе и передать роль художественного руководителя Нижинскому. Дягилев принял эту идею с гораздо большим энтузиазмом, чем от него ожидали. Это давало Дягилеву возможность остаться в Европе и вместе со своими художниками и композиторами в атмосфере творческой свободы создавать новые спектакли, пока его труппа зарабатывала деньги со старым репертуаром. А между тем турне завершилось сезоном «Русских балетов» в нью-йоркской Метрополитен-опере, где гастроли продлились более трех недель. 6 мая вся труппа, за исключением Нижинского, села на корабль, отбывавший в Европу.
Путь назад в Европу пугал Дягилева еще больше, чем путешествие в Америку. Незадолго до отъезда одна гадалка предсказала ему «смерть на воде». Это путешествие породило известную историю о том, как Дягилев отправил своего слугу Василия молиться на палубу, чтобы отвести беду, а сам трусливо заперся в каюте. Неизвестно, была ли эта история правдива, однако страхи Дягилева были небезосновательны, так как у берегов Европы находилось огромное количество немецких подводных лодок, и нередко в пассажирские корабли «случайно» попадали немецкие торпеды.
Из Америки «Русские балеты» отправились не во Францию, а в Испанию, где Дягилев запланировал первое небольшое турне. Из Кадиса труппа поехала в Мадрид, где с 26 мая по 9 июня у нее были запланированы выступления в Королевском театре. За неделю до мадридской премьеры Дягилев телеграфировал своей мачехе: «Слава богу, вернулся в Европу»48. Военный кошмар продолжался, и, хотя Россия оказалась достойным противником германской коалиции, ее армия несла огромные потери. На фронт было призвано более пятнадцати миллионов человек, а количество погибших к лету уже достигло сотен тысяч, и к концу войны их было больше миллиона. Летом 1916 года Дягилев послал Василия к своей мачехе в Санкт-Петербург, вероятно, чтобы тот передал ей деньги. Оба брата Сергея Дягилева ушли на фронт и не могли заботиться о матери. Возможно, их семьи также терпели нужду.
Труппа в Севилье: Дягилев – в центре, Мясин – чуть левее в том же ряду
