Самые большие финансовые потери принесли гастроли в Америке. Лишившись руководства Дягилева, труппа растерялась. Роль художественного руководителя оказалась Нижинскому не по силам, а американские партнеры не знали, как справляться с его причудами и повседневными проблемами иностранной труппы, артисты которой почти не говорили по-английски. Американское турне обернулось катастрофой. «Русские балеты» выступили в пятидесяти трех городах Соединенных Штатов, в том числе в Вустере, Уичито, Такоме, Гранд-Рэпидсе, Толидо, Омахе, Таллахасси, Сиракьюсе, Спокане, Де-Мойне и даже Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, а также в небольших городах, население которых не превышало десяти тысяч человек. Провинциальная публика еще не была готова к выступлениям подобной труппы, страдавшей к тому же от организационных проблем. Когда «Русские балеты» в конце декабря прибыли на западное побережье, ситуация стала настолько плохой, что средств не хватало даже на питание артистов, и они голодали. До этого Нижинский уже отправил Дягилеву три полные отчаяния телеграммы, умоляя его приехать в Соединенные Штаты и предлагая «работать нам вместе»56. Дягилев в конечном итоге послал в Америку Василия, но тот не мог предотвратить неизбежное. Гастроли труппы принесли Метрополитен-опере 25 тысяч долларов убытков, и доход Дягилева оказался на 75 тысяч долларов ниже ранее оговоренной суммы.
[273]
Это, разумеется, неблагоприятно отразилось на всем, что запланировал Дягилев. У него возникли огромные сложности с выплатой гонораров авторам балетов, что в первую очередь сказалось на отношениях со Стравинским, уставшим от импровизаций Дягилева при управлении финансами. Сергей также рассчитывал отложить некоторую сумму на поездку в Россию, но и этому помешали финансовые проблемы.
Когда переговоры со Стравинским о возобновлении контракта, по которому Дягилев получал права на постановку «Жар-птицы» и «Петрушки», зашли в тупик, он в качестве исключения пошел на откровенность с композитором:
«Война, от которой мы все задыхаемся, перервала мои планы, и вот теперь я [должен] решить – или платить невыносимую для меня сумму, или отказаться от поездки в Россию, что составляет мою мечту, и не я [ли] добыл себе право мучениями десяти лет за границей [на поездку в Россию]. […] Но ты все-таки ошибаешься, думая, что я “вернулся из Америки” и следовательно…
Этого “следовательно”-то и нет. Я, что называется, при последнем издыхании из-за войны и именно из-за той Америки, которая должна была бы дать дышать. Всю последнюю неделю провел в ужасных трансах»57.
В первые дни нового 1917 года он послал телеграмму своей любимой мачехе: «Обнимаю всех вас надеюсь что этот год нас объединит и наконец принесет удачу»58.
Дягилев вновь обосновался в Риме, чтобы подготовить труппу к коротким гастролям в итальянской столице и к парижскому сезону, намеченному на апрель и май. Дягилев надеялся на триумфальное возвращение «Русских балетов» во французскую столицу после трехлетнего перерыва. Официально Дягилев жил в «Гранд-отеле», но почти все свое время проводил в палаццо на улице Кордо, где остановился Мясин. Танцовщик потребовал, чтобы они с Дягилевым жили в разных местах, дабы их не принимали за любовников. Несомненно, Мясин сделал это еще и для того, чтобы встречаться с женщинами. Мясин, в отличие от Нижинского, безусловно, был гетеросексуалом и воспринимал интимные отношения с Дягилевым (если таковые имели место) как необходимую жертву за возможность всесторонне творчески развиваться.
Дягилев уговорил приехать в Италию Пикассо и Кокто, и они прибыли 19 февраля 1917 года. 7 января Сати исполнил свою музыку Дягилеву, и тот предложил внести в нее несколько последних изменений, которые композитор также включил в партитуру. 12 февраля произведение было закончено59.
Дягилев договорился, чтобы Пикассо предоставили одно из ателье Франческо Патрици
[274] на улице Виа Маргутта, где художник продолжил начатую в Париже работу над эскизами костюмов и декораций. Дягилев потребовал, чтобы его авторы посетили с ним городские достопримечательности, и несколько дней подряд знакомил их с шедеврами старого города. Дягилев отвел их в цирк, но заснул во время представления, и его разбудил слон, поставивший свои ноги на его колени60. Дягилев, по-видимому, нервничал и находился в постоянном напряжении. По словам Кокто, «он [Дягилев] ел и пил не переставая»61.
Видимо, у него были на то причины. Помимо непрекращающихся финансовых проблем, ситуация в России продолжала вызывать беспокойство. В телеграммах, адресованных своей мачехе, он многократно интересовался судьбой своих братьев. Сообщения о хаосе в российской армии, об убийстве Григория Распутина, произошедшем 29 декабря 1916 года, и о различных протестных движениях, должно быть, дошли и до Дягилева. В городах были серьезные перебои с продовольствием, не хватало горючего, безудержно росла инфляция. Все чаще происходили демонстрации и бунты.
Между 8 и 15 марта 1917 года по новому стилю,
[275] на фоне бурных протестов и беспорядков, царская власть пала, и во главе страны встало так называемое Временное правительство, важную роль в котором играл Александр Керенский. Представители русской богемы, находившиеся тогда в Европе, приняли эту первую революцию в массе своей весьма позитивно. Дягилев и Стравинский приветствовали ее с безграничным энтузиазмом. «Все мои мысли с тобой в эти незабываемые дни счастья, которые переживает наша дорогая освобожденная Россия», – писал Стравинский своей матери62.
Уже через несколько дней после революции в Петрограде собралась группа писателей и интеллектуалов, чтобы сформировать комиссию по охране художественных памятников и культурных ценностей России и обсудить, кто станет новым министром искусств. Среди собравшихся особым авторитетом пользовались Александр Бенуа и Максим Горький. 17 марта в результате жарких споров было решено отдать этот пост Дягилеву и послать ему телеграмму с предложением взять на себя организацию культурной жизни в новой России. На следующий день Бенуа отправился на прием к Керенскому, чтобы обсудить с ним принятое решение. Он одобрил кандидатуру Дягилева, но их разговор напомнил Бенуа «“безумные диалоги” Достоевского», и, по словам художника, было видно, что Керенский не спал несколько ночей подряд63.
20 марта Бенуа посетил мачеху Дягилева, чтобы выяснить его адрес. Возвращение Сергея в Россию представлялось Елене Дягилевой вполне возможным. Однако у Бенуа были сомнения на этот счет. Он записал в своем дневнике: «Мне казалось, боязно тревожить Сережу, отрывать его от его европейской деятельности для того, чтобы снова ему поднести горькую чашу нашей российской бестолочи»64. Действительно, в стране все еще было очень неспокойно, и статус дворянства и высших слоев буржуазии оставался неопределенным. Двумя неделями ранее в дом семьи Нувель ворвалась группа вооруженных революционеров, потребовавших, чтобы Вальтер и его брат Ричард предстали перед судом. А некоторые из пришедших даже угрожали немедленной расправой. Неясно, что послужило причиной вторжения и требования сдаться властям. Бенуа сообщает лишь, что «стреляли, и подозрение пало, что это именно эти два буржуя с иностранной фамилией занимались подобным делом»65. Братьев повели на допрос, но после разговора с представителями Думы отпустили на свободу. На следующий день в дом Нувелей вновь явились солдаты, но дальше криков и угроз дело не зашло.
