У Дягилева была и еще одна причина для осторожности – это его гомосексуальная ориентация, проявлявшаяся все определеннее. Несмотря на то что высшие слои дворянского общества проявляли терпимость к сексуальным предпочтениям, считающимся нетрадиционными, гомосексуализм (который тогда называли содомией) был официально запрещен, и в «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных» имелась соответствующая статья. Этот закон, как часто в России, применялся не всегда последовательно, но все же по этой статье были осуждены некоторые лица, в том числе из высших слоев общества. Самой строгой мерой наказания была ссылка в Сибирь, а если в деле были замешаны несовершеннолетние, то делалась приписка: «для исполнения принудительных работ».
[133]
В принципе Дягилеву бояться было нечего. Он пользовался авторитетом в обществе, к тому же слишком рьяно нарушителей закона никто не разыскивал. Меры принимались лишь при подаче заявления в прокуратуру, и то если речь шла о нападении либо об изнасиловании10. Тем не менее это означало, что каждый раз, соблазняя мужчину, Дягилев совершал серьезное правонарушение. Нельзя было полностью исключить, что в определенных кругах кому-то могла прийти в голову мысль выступить против развращения нравов. И тогда совсем не трудно было бы найти какую-нибудь всем известную личность и приковать ее к позорному столбу. А Дягилеву было хорошо известно, что случилось в Англии с Оскаром Уайльдом. Следовательно, у него были личные причины поддерживать хорошие отношения при дворе и на высшем правительственном уровне.
М. Кузмин. Рисунок М. Добужинского
Несмотря на то что гомосексуализм в России был под запретом, с начала 90-х годов XIX века в Санкт-Петербурге сложилась довольно обширная субкультура, состоящая из гомосексуалистов прозападных взглядов. Дягилев был видным участником этой субкультуры. Многие члены «голубого сообщества» разделяли новые европейские идеи о допустимости секса между людьми одного пола11.
В то же время либерализация гомосексуализма и открытый флирт между мужчинами вызывали у многих чувство брезгливости и отвращения. С 1905 года постоянно стали появляться сатирические заметки, авторы которых нападали на «голубое сообщество», представляя его тлетворным и опасным. Поэт Александр Блок описал в дневнике свои эмоции, вызываемые поведением Дягилева:
«Цинизм Дягилева, и его сила. Есть в нем что-то страшное, он ходит “не один”. Искусство, по его словам, возбуждает чувственность […] Очень мрачное впечатление, страшная эпоха, действительность далеко опередила воображение Достоевского, например, Свидригайлов какой-то невинный ребенок. Все в Дягилеве страшное и значительное»12.
Одним из главных лидеров гомосексуальной субкультуры был поэт и композитор Михаил Кузмин. Дягилев познакомился с ним через Нувеля, который был близким другом и, возможно даже, любовником Кузмина. В 1905 году Кузмин опубликовал роман «Крылья», откровенно повествующий о том, как подросток постепенно осознает свою гомосексуальную предрасположенность. Кузмин также был музыкантом, с Нувелем и Дягилевым их объединял интерес к малоизвестной итальянской и французской музыке XVIII века (Чимароза и Рамо). В доме у Кузмина часто звучала современная музыка, в первую очередь Дебюсси и Равель, и почти никогда немецкая. Кузмин вел дневник, в котором порой весьма откровенно описывал личную жизнь свою и друзей. Дягилев мелькает на страницах этого дневника с 1905 года.
Кузмин, Нувель и Дягилев часто гуляли в Таврическом парке, где можно было познакомиться с гимназистами, кадетами и студентами, договориться о платной или бесплатной любви.
«В Таврическом был уже Дягилев с господином (так называемым Стасей) и кадетом Чичинадзе. Недалеко от меня сидели 2 тапетки,
[134] еврейчик в котелке и в черных перчатках и повыше, в соломенной шляпе, несколько чухонского вида, с узенькими блестящими и томными глазами, который все посматривал на меня. Пришел Нувель, потом Бакст, “хаки”
[135] не было, и Дягилев уехал с Чичинадзе»13.
Они рассказывали о своих пассиях, хвастались победами либо делили любовников.
«[Дягилев] рассказывал про гимназиста Руслова в Москве, проповедника и casse-téte,
[136] считающего себя Дорианом Греем, у которого всегда готовы челов[ек] 30 товарищей par amour,
[137] самого отыскавшего Дягилева etc. Возможно, что вместе поедем в Москву»14.
Дягилев долгое время увивался за студентом по фамилии Поклевский-Козелл, который и в самом деле был внуком Альфонса Поклевского-Козелл, предпринимателя из Екатеринбурга, который разорил Дягилевых в Перми. Отцом его был Викентий Альфонсович Поклевский-Козелл, новый хозяин Бикбарды. По курьезному совпадению, он, как и Дягилев, был старшим наследником в своей семье и имел ту же сексуальную ориентацию15. Этот молодой человек, упоминающийся в дневнике Кузмина как просто «студент», появлялся на сходках гомосексуалистов в условленных местах и, похоже, пользовался большим успехом. Кузмин пишет, что он и сам не раз пытался завязать дружбу с этим юношей, но Дягилев развеял его мечты. «Дягилев ужасно мил, – писал Кузмин, – хотя и сообщил мне, что мой студент, за которым и он бегал уже года 2, – Поклевский-Козелл, имеющий 4 миллиона и равнодушный к этому вопросу»16. Под «этим вопросом», вероятно, подразумевался платный секс. Если, как пишет Кузмин, Дягилев и в самом деле два года «бегал» за Поклевским-Козелл, все описанное выше можно считать удивительным стечением обстоятельств.
В 1907 году дружба Дягилева с Кузминым еще больше окрепла. Дягилев посылал ему из Европы письма, на сегодняшний день утерянные. Это была большая честь, так как к тому времени у Дягилева выработалось устойчивое отвращение к письмам. Он все чаще пользовался телефоном и телеграфом: телеграммы для деловых сообщений и звонки родственникам и друзьям (к 1905 году в Петербурге было уже примерно 40 тысяч телефонных номеров). Взаимная симпатия Дягилева и Кузмина бросалась в глаза. Кузмин писал в своем дневнике: «Нувель, кажется, подозревает, что я неравнодушен к Дягилеву»17. И потом два месяца спустя: «Ходят сплетни обо мне и Дягилеве. Quel farce»
[138]18.
