Между тем будущая программа начала постепенно прорисовываться. Кроме «Жизели» (которую ввели в основном ради Павловой), она состояла из нескольких балетов Фокина. Одной из хореографических постановок Фокина, премьера которой в 1908 году подтвердила его славу, была «Шопениана». Этот спектакль, но под названием «Сильфиды», Дягилев тоже хотел показать в Париже. В балете сильно проявилось влияние Дункан: в нем нет сюжета, и поставлен он на музыку Шопена в переложении для оркестра. Балет «Сильфиды» вошел в историю как первая «абстрактная композиция» и в этом смысле ярче дает проекцию дальнейшего развития искусства танца по сравнению с любой другой из начальных постановок «Русских балетов».
В том же сезоне собирались показать еще два балета – «Клеопатру» и «Пир». Первый из них был переработкой фокинских «Египетских ночей» (1908) на музыку Аренского. Музыка этого композитора казалась Дягилеву слишком монотонной, и он предложил разнообразить ее отрывками из Глазунова, Римского-Корсакова, Мусоргского, Сергея Танеева и Черепнина. Дягилев играл на фортепиано Фокину и Нувелю выбранные им музыкальные отрывки. «Играл он прекрасно, прикусывая язык, особенно когда доходил до трудного места»12. Нувель заметил, что подобная «сборная солянка» из музыкальных стилей, конечно, никогда не составит гармоничного целого, и назвал все это посредственным «salade russe».
[168] В отношении музыки Нувель был прав, но историческое значение «Клеопатры» заключено не в музыкальной концепции и не в хореографии, а в том, что она создала трамплин для двух будущих звезд дягилевской антрепризы – Льва Бакста и Иды Рубинштейн. Бакст разработал экзотические декорации и костюмы, воссоздававшие атмосферу Древнего Египта. В возрасте сорока двух лет он открыл новую грань собственной личности. Выполненные им костюмы были изящны и экзотичны, при этом они были подчеркнуто эротическими. К утонченным силуэтам в духе Бёрдсли добавились смелые расцветки. Художник не останавливался ни перед чем, чтобы поразить публику блеском драгоценностей и тканей, а также оригинальным гримом артистов.
Ида Рубинштейн, танцевавшая главную партию, была недавней находкой Бакста, которую он передал Дягилеву. Рубинштейн была единственной наследницей чрезвычайно богатой семьи промышленников. За несколько лет до встречи с Дягилевым она решила вложить все свое состояние в артистическую карьеру. Фокин был ее учителем хореографии, Бакста она привлекала для разработки костюмов в придуманных ею спектаклях. Классической балерины из нее не вышло, но пластика ее тела была чрезвычайно выразительна. 20 декабря 1908 года она исполняла в Большом зале консерватории танец семи вуалей из «Саломеи» на музыку Глазунова и под конец предстала перед публикой совершенно обнаженной13. Впрочем, скандал произошел не столько из-за этой церемонии раздевания, а из-за того, что изображение на сцене библейского сюжета было строжайше запрещено Православной Церковью. Прибыла полиция и забрала изготовленную из папье-маше голову Иоанна Крестителя, которую Рубинштейн держала в руках во время своего танца с элементами стриптиза.
Второй фокинский балет «Пир» представлял собой «salade russe» в еще большей мере, чем «Клеопатра». Он был придуман главным образом для Нижинского. Кроме «Псковитянки» (в Париже она должна была называться «Иван Грозный»), запланировали отдельные акты из опер – второе действие из «Князя Игоря» Бородина (с «Половецкими плясками» в хореографии Фокина) и первое действие из «Руслана и Людмилы» Глинки. В начале 1909 года в программе еще значился повторный показ «Бориса Годунова».
Распределение балетных ролей оказалось щекотливым делом. На петербургской балетной сцене были две звездные балерины – это Анна Павлова и прима-балерина Матильда Кшесинская. Кшесинской исполнилось тридцать шесть лет (она была почти ровесницей Дягилева), и пик ее формы в общем-то миновал. В прошлом она была любовницей Никола я II и продолжала пользоваться покровительством двора. Кшесинскую надо было привлечь хотя бы ради ее тесных связей с Романовыми. У нее сложились непростые отношения с Фокиным: он считал ее совершенно неподходящей кандидатурой для главных партий, как в «Жизели», так и в «Сильфидах». Под нажимом Дягилева Фокин отдал ей главную партию в «Павильоне Армиды», ту самую, от которой она отказалась в 1907 году. Кшесинская чувствовала себя обиженной, понимая, что роль звезды парижской программы прочат для Павловой. Она кипела жаждой мести, но ничего не могла поделать до тех пор, пока Дягилев пользовался покровительством князя Владимира Александровича.
Но положение изменилось после 4 февраля 1909 года, когда великий князь неожиданно скончался. Дягилев был потрясен и поспешил во дворец князя на набережной Невы, где было выставлено тело для прощания. Совсем недавно, когда Дягилеву предъявили обвинение в растрате крупных сумм, Владимир Александрович его защитил. Дягилев вспоминал, как его покровитель перекрестил его «против интриг» и поцеловал.
«На первую вечернюю панихиду по вел. князю я приехал во дворец раньше всех, – писал Дягилев в своих мемуарах, – и забрался в комнату, где на носилках лежал Владимир Александрович. Я плакал, и вдруг рядом со мной я увидел мужскую фигуру. Это был Государь. Он вошел, перекрестился, посмотрел на меня и, как бы отвечая на что-то, сказал мне: “Да, он Вас очень любил”»14.
Этот отрывок из мемуаров Дягилева напоминает его рассказ об участии в событиях, связанных с кончиной Чайковского. Правда ли это или нет, но эпизод, описанный Дягилевым, показывает, как глубоко поразила его смерть покровителя, и еще раз иллюстрирует метафизическое отношение импресарио к смерти.
Никто не знает, действительно ли царь явился, словно призрак, у гроба дяди, но не прошло и месяца, как он резко переменился к Дягилеву.
А. Павлова. Рисунок Л. Бакста
3 марта Сергей Павлович просит разрешения у начальника канцелярии императорского двора Александра Мосолова воспользоваться для работы и репетиций Эрмитажным театром, который считался личным театром царя и находился в Зимнем дворце. 11 марта он получил от Мосолова ответ, что государь согласен, и в тот же день дягилевская труппа со всеми декорациями и костюмами въехала в Эрмитажный театр. Репетиции начались безотлагательно. «В антрактах лакеи царя приносили нам чай и шоколад», – вспоминала Карсавина15. Кроме того, 14 марта Николай II подписал официальное решение, в котором говорилось, что мероприятие пользуется покровительством двора, а его официальным покровителем назначается великий князь Борис Владимирович (сын покойного великого князя Владимира). Но и на этот раз Николай проявил себя вероломно и своенравно. 17 марта, всего через три дня после объявления решения, он отправил телеграмму, в которой приказывал «прекратить репетиции в Эрмитаже и выдачу декораций и костюмов […]»16.
Телеграмма прозвучала как гром среди ясного неба. Чем объяснить внезапную перемену настроения царя? Как могло случиться, что он так быстро и кардинально отказался от собственного решения? Среди членов труппы поползли слухи, что это Кшесинская решила отомстить за незначительность роли, которая была ей предложена. Чтобы навредить Дягилеву, она могла воспользоваться своими связями при дворе, особенно дружбой с Андреем Владимировичем, вторым сыном его покойного покровителя. Дягилев попытался как-то повлиять на государя через Бориса Владимировича, который ему симпатизировал. На следующий день Андрей Владимирович послал Николаю следующее письмо:
