«Я не требую от бедер Нижинского символизма, а от улыбки Карсавиной – толкования доктрины Канта. Я собираюсь развлекаться, создавая этот балет, – прекрасное настроение для дивертисмента. И надеюсь, что Вам это доставит такое же удовольствие»3.
Равель был намного моложе Дебюсси, ему было тридцать четыре года, и в то время он считался самым прогрессивным композитором Франции. Его музыку исполняли в кружке Кузмина и на «Вечерах современной музыки» Нувеля, поэтому выбор Дягилева был очевиден, хотя, разумеется, он мог бы пригласить и других признанных мастеров, например Дюка, д’Энди или Сен-Санса, чьи имена мелькают в списках, составленных Дягилевым в тот период. И все же первым спектаклем, над которым началась работа, стал балет на музыку Равеля, что подчеркивает значение, которое Дягилев придавал сотрудничеству с этим молодым французским композитором. Несомненно, это решение шокировало консерваторов из дягилевского окружения, лидером которых был Безобразов. Дягилев писал Бенуа:
«Один [балет] уже заказан, это “Дафнис и Хлоя”. Общими усилиями Бакста, Фокина и Равеля мы выработали подробную программу… […] Равель горит, как свеча. Думаю, что он сделает, как он сам сказал Фокину, chef d’oeuvre absolu,
[176] но… ты видишь la tête de Безобразов et C°.
[177] Умора!»4
Идея балета “Дафнис и Хлоя” принадлежала Фокину, и он пытался поставить спектакль на этот сюжет начиная с 1904 года. Осуществив давнее желание хореографа, Дягилев обеспечил себе его преданность, на что в случае с Фокиным можно было рассчитывать не всегда. Этот первый этап совместной работы над концепцией балета «Дафнис и Хлоя» особенно запомнился Равелю своей суматохой. Композитор писал приятелю:
«Должен признать, у меня позади безумная неделя: подготовка либретто балета следующего русского сезона. Почти ежедневно работаю до трех ночи. Дело усложняется тем, что Фокин ни слова не говорит по-французски, а я знаю лишь русские ругательства. Присутствие переводчиков не помогает, и ты можешь представить себе атмосферу этих встреч»5.
Однако самой сложной задачей для Дягилева было подготовить новый балет в «русском стиле», по уровню не уступающий «Борису Годунову» (спектаклю на тему российской истории с большим количеством деталей в народном духе), но превращенный в подобие «Павильона Армиды» Фокина. Первым, к кому обратился Дягилев с предложением написать музыку для балета под названием «Ледяной дом», стал Федор Акименко6.
М. Равель. Рисунок А. Бенуа
Его мог порекомендовать Дягилеву Нувель, так как музыка Акименко исполнялась на «Вечерах современной музыки», или же Кузмин, игравший его произведения у себя дома7. Многие недоумевали, что́ Дягилев нашел в этом композиторе, и вскоре Сергей сам начал задавать себе тот же вопрос. 12 сентября он написал Бенуа: «Акименко при ближайшем знакомстве нам не понравился – тюря, глуп и провинциален»8.
По словам Бенуа, на роль композитора нового балета долгое время претендовал Черепнин, он даже был членом постановочной группы, однако по непонятным причинам остался не у дел.
[178]
Следующим кандидатом был признанный мастер и авторитетный педагог Анатолий Лядов. Он был известен кропотливостью в работе и блестящей техникой и в этом смысле являлся типичным представителем петербургской школы. Разумеется, Дягилев был с ним знаком и обратился к нему без колебаний:
«Милый Анатолий Константинович!
Вы мне говорили, и я хочу Вам верить, что Вы не враг моей деятельности и что кое-что в ней Вам по сердцу. Кроме того, Вы говорили мне, что “заказывать музыку Вам надо за год”.
Приняв все это в соображение, шлю Вам предложение, или, пожалуй, скромнее будет сказать – просьбу поработать с нами. Мне нужен балет и русский – первый русский балет, ибо таковых не существует – есть русская опера, русская симфония, русская песня, русский танец, русский ритм – но нет русского балета. […]
Балет не надо трехэтажный – да и либретто его готово – оно у Фокина и изготовлено совместными усилиями всех нас. Это – “Жар-птица” – балет в 1-м действии и, может быть, в 2-х картинах»9.
В либретто нашли отражение различные истории на тему жар-птицы, позаимствованные из знаменитого собрания русских сказок Александра Афанасьева. Вероятно, Дягилев и сопровождавший его в поездке Фокин еще в Венеции набросали в общих чертах либретто. Лядов вскоре сообщил о своем согласии, после чего его довольно быстро свели с Фокиным. Создание декораций и костюмов поручили Александру Головину, оформлявшему в 1908 году спектакль «Борис Годунов».
Вероятно, глядя на то, как успешно идет подготовка «Жар-птицы», Дягилев решил отказаться от Дебюсси. Французский композитор не привык к подобному обращению и пришел в ярость. Он писал Лалуа:
«Наш русский ведет себя так, словно лучшая манера поступать с людьми – это сперва обмануть их. […] Как бы то ни было, это не повлияет на наши с Вами отношения, важно оставаться выше Дягилева и его двуличной шайки казаков!»10
Пройдет некоторое время, прежде чем отношения Дягилева и Дебюсси вновь наладятся, но полное доверие композитора он себе так никогда и не вернет. Очевидно, Дягилев не опасался, что в следующем сезоне у него будет слишком короткая программа, так как в Венеции они с Бакстом и Нижинским обсуждали постановку еще одного нового балета. Тогда же Нижинский послал письмо своей сестре с просьбой как можно скорее прислать ему сказки «Тысячи и одной ночи» на русском языке11. Так в Венеции зародился первый замысел «Шехеразады».
Несмотря на то что Лядов охотно согласился участвовать в создании «Жар-птицы», Дягилев беспокоился. Композитор, страдавший чрезмерной самокритичностью, сочинял музыку очень медленно. Дягилева одолевали дурные предчувствия, и он попросил Бенуа «поработать» над Лядовым в Санкт-Петербурге: «В крайнем случае надо будет за отказом Лядова просить Глазунова, но насколько первый приятнее!»12 Что оставалось делать Дягилеву? Глазунов действительно был не самым приятным человеком, но хороших молодых композиторов в России было очень мало. Нувель, основной поставщик новых талантов для Дягилева, сетовал, что нет «в музыке ничего нового, нет даже ни одного дарования, подающего надежды»13.
