Впрочем, как уже говорилось, у Дягилева была еще и вторая важная цель, а именно: привезти свою труппу в Россию и продемонстрировать там свои новаторские постановки. Пришло время «Русским балетам» побывать на родине. И ради осуществления этого замысла Дягилев был готов заключить довольно неожиданный союз.
XVIII
Прелюдия к «Фавну»
1911–1912
По окончании выступлений в Лондоне труппа получила два месяца отпуска. Это дало Дягилеву передышку, позволяющую разобраться со своими делами. 8 августа 1911 года он вместе с Нижинским вернулся в Париж, откуда позвонил Гарри Кесслеру, чтобы сообщить о своем приезде и договориться о встрече на следующий день1. Кесслер следил за деятельностью труппы с 1909 года и искал более тесного общения с ее участниками. Скорее всего, с Дягилевым его познакомила все-таки Мисиа. Кесслер хотел организовать сотрудничество Дягилева и Райнера Марии Рильке, которого однажды привел с собой на балет, но эти усилия успехом не увенчались2. Рильке познакомился с Дягилевым еще в 1900 году. Тогда они какое-то время переписывались: Рильке хотел пригласить его участвовать в венской выставке. Однако тогда из этого плана ничего не вышло, вероятно, по причине отсутствия духовной близости между ними.
[217]
Кесслер уже на протяжении некоторого времени занимался созданием гигантского монумента Ницше в Веймаре. Предполагалось, что этот памятник будет состоять из стадиона и храма, центральным элементом которого станет скульптура Аполлона, выполненная Аристидом Майолем. Кесслер предложил Нижинскому позировать для скульптуры ницшеанского Аполлона. Эта идея заинтересовала и Дягилева.
Кесслер был в восторге от Нижинского и теперь, впервые сидя напротив него во время завтрака, предшествовавшего визиту к Майолю, едва мог скрыть свое изумление:
«Нижинский сначала должен был позавтракать и делал это нарочито неспешно. Он спрашивал мнение Дягилева о каждой закуске, то есть понравится ли ему, Нижинскому, тот или иной салат или рыба, после чего вновь предавался длительным раздумьям и сомнениям. При более близком знакомстве он производит впечатление изнеженного и избалованного ребенка»3.
Затем они отправились к Майолю, и тот, выполнив несколько набросков обнаженного Нижинского, заявил, что к созданию скульптуры сможет приступить лишь в 1913 году. Этот срок Кесслер посчитал слишком долгим. О фигуре Нижинского Майоль сказал: «У него нет грудных мышц, тяжелые бедра и осиная талия: очень красиво, но для воплощения моего замысла придется это изменить»4. Таким образом, проект монумента Ницше работы Майоля с Нижинским в качестве натурщика пока повис в воздухе, и Дягилев предложил Кесслеру нечто иное: написать балет совместно с Гуго фон Гофмансталем на музыку Рихарда Штрауса. Кесслеру нужно было обдумать эту идею. Он также решил отправиться в октябре в Лондон, чтобы присутствовать на представлениях «Русских балетов».
В середине августа Сергей Дягилев отправился в Карлсбад, а Нижинского в сопровождении его матери и сестры отправил в Венецию. Он надеялся присоединиться к ним в сентябре.
[218] В Карлсбаде он остановился у Остроухова, проводившего там отпуск, как это делали многие русские семьи. Дягилев вызвал к себе Стравинского, так как собирался обсудить с ним новые проекты. До приезда Стравинского в Карлсбад Дягилев совершил две поездки в Мюнхен и в Байройт. Он признался Остроухову, что посетил Байройт потому, что «хочет ставить “Парсифаля”, запрет которому кончается в 1913 году»5. Вагнер действительно когда-то запретил исполнять эту оперу за пределами Байройта до истечения срока действия авторских прав в 1913 году. Несомненно, Дягилева привлекала идея первым осуществить постановку “Парсифаля”, которую можно было уже не согласовывать с Козимой Вагнер, однако об этих планах более нигде не упоминается. Во всяком случае, это определенно свидетельствует о том, что любовь Дягилева к Вагнеру и к опере никогда не ослабевала.
Когда Стравинский прибыл в Карслбад, Дягилев вновь попытался уговорить его написать балет на сюжет Эдгара Аллана По, однако композитор твердо решил сначала закончить тот балет, над которым он работал вместе с Рерихом, и Дягилев уступил. Несомненно, Сергей прекрасно осознавал шансы на успех балета Стравинского на тему весны, и ему было тяжело принять тот факт, что он не мог повлиять на художественный процесс создания балета6. Дягилев посоветовал Стравинскому внести несколько небольших изменений в либретто, на что композитор согласился, и настоял на его визите в Монтаньолу для консультации с Бенуа. У Стравинского и Бенуа были все еще превосходные отношения – композитор был едва ли не единственным участником труппы, не испортившим отношения с художником, – и, посылая Стравинского в Швейцарию, Дягилев надеялся, что это также поможет заманить Бенуа обратно в «Русские балеты».
После отъезда Стравинского Дягилев совершил еще одну короткую поездку в Баден-Баден, где проводил свой отпуск генерал Безобразов. Генерал по-прежнему занимался подбором артистов для Дягилева: труппе постоянно требовались новые таланты, хотя бы потому, что уровень мастерства некоторых участников кордебалета того сезона был недостаточно высок. Дягилев вновь послал Безобразова в Польшу на поиски подходящих балерин и танцовщиков. Вернувшись в Карлсбад, Дягилев попрощался с Остроуховым и в первую неделю сентября отбыл в Санкт-Петербург.
Дягилев хотел во что бы то ни стало привезти «Русские балеты» в российскую столицу, и теперь, когда у него была своя труппа, ему требовалось лишь арендовать театр и организовать гастроли. Но дирекция императорских театров контролировала почти все театры Санкт-Петербурга, а о том, какие у Дягилева были отношения с Теляковским, мы уже писали. Дягилеву сложно было найти подходящую сцену, и, помимо этого, многие представители высшего света даже слышать о нем не желали. Чтобы это исправить, он решил примириться с одним из своих злейших врагов – Матильдой Феликсовной Кшесинской.
[219] Неизвестно, когда именно он предложил Кшесинской танцевать в своих балетах, но в любом случае она дала свое согласие к началу сентября. Самым важным козырем Дягилева, способным привлечь Кшесинскую, был сезон в Ковент-Гарден, начало которого было запланировано на середину октября. Истории про успех в Лондоне не обошли Петербург стороной. Кшесинская, вероятно, была довольно равнодушна к Парижу с его благосклонностью к новомодным балетам и богемной публикой, однако Лондон с его аристократами и классическим блеском не мог ее не заинтересовать.
