Дягилев надеялся, что Кшесинская поможет ему решить еще одну проблему. Нижинский был военнообязанным. Танцоры императорских театров освобождались от воинской повинности, но независимый артист не мог на это рассчитывать и был просто обязан поступить на военную службу. Это поставило бы точку в карьере Нижинского как танцовщика – ни один артист не может позволить себе не упражняться и не выступать месяцами – и положило бы конец существованию «Русских балетов». Разумеется, Нижинский мог бы избежать призыва в армию, несколько лет не приезжая в Россию, но тогда бы рухнули надежды Дягилева привезти свою труппу на родину. Дягилев подключил к делу адвоката, который подал прошение об освобождении Нижинского от воинской обязанности, но для успеха дела требовались связи в высших эшелонах власти, а их Дягилев лишился. Кшесинская пообещала помочь получить отсрочку для Нижинского, и, по словам Брониславы, «Дягилев абсолютно положился в решении этого дела на Кшесинскую»7.
Все это объясняет, почему Дягилеву было выгодно сотрудничать с балериной, но тем не менее мирное сосуществование недавних смертельных врагов
[220] выглядело довольно странно. Что касается Кшесинской, то она видела, какого триумфа добивались за границей другие русские балерины. Несколько лет назад она сама пыталась организовать свои гастроли в Лондоне, но из этого ничего не вышло. В августе ей исполнилось сорок лет, ее физические силы убывали, так что, если она в ближайшие годы хотела продемонстрировать Западу свое мастерство на высочайшем уровне, то ей следовало поторопиться. Дягилев договорился с Кшесинской, что она будет танцевать в Лондоне в балете «Лебединое озеро» на музыку Чайковского – в старой постановке Петипа и Иванова, но в весьма укороченном Дягилевым варианте, – и в «Авроре и принце», гран па-де-де из последнего акта балета Чайковского «Спящая красавица». Кроме того, он сумел подписать контракт с Анной Павловой на ее выступление в «Жизели», а в начале октября в нескольких балетах Фокина, поставленных в 1909–1910 годах, будет танцевать Карсавина. Этот сезон стал легендарным – единственный раз три величайшие балерины своего времени танцевали в одной программе Дягилева. Однако этот сезон был и самым консервативным в истории труппы, и, несомненно, поэтому Дягилев не считал его достойным повторения.
Не все друзья Дягилева положительно восприняли его беспринципное поведение. Особенно разочарован был Серов. 11 сентября он написал Нувелю письмо в своем характерном сухом стиле:
«Да, да, по всей вероятности, Сергей Павлович решил-таки по-своему, как мы с Нижинским ни отговаривали – пригласить Кшесинскую.
Как-никак, на мой взгляд, это – позор.
Во-первых, при всех гимнастических достоинствах она не артистка.
Во-вторых, она Кшесинская – это тоже кое-что…
Настоятельной необходимости ставить «Лебединое озеро» не вижу.
Уж нет ли здесь желания иметь близость и дела с так называемыми сферами, т. е. с великими князьями и т. д., и т. д.
Все это весьма печально и отбивает охоту у меня, по крайней мере, иметь какое-либо касательство к балету, к которому имею некоторую привязанность.
В Лондоне думал, что эта затея не состоится, но раз сама Кшесинская об это заявляет – следовательно, это так. […]
Погодка-то круто изменилась – холодно, довольно скверно и вообще не очень что-то весело»8.
Теляковского тоже удивил альянс импресарио и балерины, и его досада даже отразилась в обычно лишенном эмоциональных проявлений дневнике: «Час от часу не легче. Кшесинская снюхалась теперь с Дягилевым»9.
В конце сентября дело об освобождении от воинской повинности Нижинского было решено не в его пользу. Все испортил адвокат Дягилева, пославший в суд вместо себя своего ассистента, и теперь Нижинский официально стал лицом, уклоняющимся от военной службы. Особенно напугана и разочарована была мать танцовщика, но Дягилев заверил ее, что все уладится10.
В середине октября Дягилев послал Кшесинской из Лондона письмо с просьбой переговорить с Теляковским. Дягилев надеялся, что она поможет ему арендовать «Михайловский театр на три вечера в неделю в течение пяти недель после 15 декабря старого стиля»11. Однако могущественная союзница Дягилева не произвела впечатления на Теляковского, и он категорически отказался от сотрудничества. Вскоре после этого Дягилев объявил о том, что арендовал (предположительно, благодаря помощи Кшесинской) так называемый Народный дом Николая II
[221] в Александровском парке для нескольких представлений в феврале. Незадолго до этого к этому Народному дому был пристроен большой театральный зал, однако это не было идеальным решением проблемы. Выступать там было не очень престижно, и к тому же, скорее всего, у этого театра не хватало необходимого технического оборудования, но выбор у Дягилева был невелик, и он продолжил идти к своей цели.
[222]
В Лондоне «Русские балеты» ждал уже ставший привычным успех. Кшесинскую окружала свита, состоявшая из великих князей и русской аристократии, и уже только одно это привлекало внимание прессы. Настоящая признанная звезда, она во время выступлений демонстрировала свои драгоценности, прибывшие в Лондон отдельно от нее. Одному журналисту из «Дейли телеграф» она заявила: «Миллион рублей? Мои драгоценности? Да, пожалуй. У меня два сапфира в ожерелье, только они одни стоят 45 тысяч рублей. Вот эту диадему я собираюсь надеть во вторник вечером. Смотрите, какие большие сапфиры!»12
Чтобы развлечься, Дягилев посетил вместе с Гарри Кесслером оперетту Лайнела Монктона «The Mousmé»
[223] (Дягилев был также поклонником Гилберта и Салливана, вместе со Стравинским он посетил несколько их оперетт13). Помимо Кесслера, Дягилева сопровождал «молоденький студент Кембриджа, к которому Дягилев обращался на “ты” и которого называл “mon petit”»14. По окончании спектакля юноша отправился в «Савой» к Сергею. Нижинский и Дягилев тогда уже спали в разных комнатах. Во время своего сентябрьского визита в Санкт-Петербург Дягилев, как в старые добрые времена, пытался устроить охоту на студентов и собирался вместе с Нувелем и Кузминым обойти все бани города15. Однако ночная жизнь Санкт-Петербурга была скучна, и Дягилев, по словам Кузмина, «уехал смутный»16.
