Факелы то и дело выхватывали из мрака фрагменты огромных залов и извилистых коридоров. Влажные стены, провалы ведущие в никуда, лужи с темной водой, внезапно спускающиеся с потолка карнизы, о которые можно разбить голову, петляющие тропы, расходящиеся в каменном лесу из сросшихся сталактитов и сталагмитов.
Воины спускались больше двенадцати часов, последний отрезок пути еле-еле преодолевая с помощью веревок, почти три сотни ярдов по наклонной поверхности, совершенно ненадежной, скользкой, отполированной миллионами капель воды.
Дэйт потерялся среди мрака и холода и просто шагал вместе со всеми, редко поднимая голову, стараясь смотреть под ноги, чтобы не упасть. Он не заметил, как оказался в пещере, растянутой на целую лигу, а может, и больше. Сперва почувствовал легкий запах дыма, а после разглядел за сталагмитами далекие мерцающие огни, похожие на мелкие рубины, пропускавшие через себя солнечные лучи.
Туннель множился, несколько дорог уходило влево, и Дэйт понял, что это тропы к остальным мостам, переброшенным через Улыбку Шаутта.
Навстречу им вышли несколько вооруженных солдат.
– Кто командир? – спросил Дэйт.
– Я, милорд. Я Зидва, – ответил ему один из них, тощий, с грубым лицом и тяжелой челюстью.
– Будь рядом. Тавер, – позвал он своего лейтенанта. – Все, кто мне нужен, должны быть у этого костра через десять минут. Люди пусть отдохнут, но не раскладывают вещи.
– Милорд? – не понял его помощник, но Дикай, хоть и был всего лишь оруженосцем, ткнул старшего товарища в бок, показывая, что не надо сейчас просить разъяснений. – Будет сделано, милорд.
Через десять минут уставший Дэйт, которому предоставили вместо стула пустой пивной бочонок, сидел возле костра, рассматривая людей, с которыми должен был вместе сражаться.
Дикай здесь был на правах личного оруженосца господина, стоял на границе света и просто слушал, наклонив кудрявую, бычью голову так, чтобы не пропустить ни единого слова. Он был из молодых дворян, что обычно дежурили в ночной страже в залах перед покоями герцога или герцогини, и сам напросился в поход. Парень, четвертый сын в семье, собирался устроить свое будущее, а потому отправился воевать, надеясь заслужить и земли, и титул.
Тавер, второй по старшинству после Дэйта, опытный воин из западного кантона, состоял в гвардии его светлости уже давно. Надежен как гора, грамотно руководил людьми, и те без колебаний исполняли его приказы. Ему доверяли и его любили. Дэйт был уверен, что, если с ним что-то случится, Тавер вполне способен взять командование на себя и помочь солдатам не только выжить, но и победить.
Людей да Мере, пятьдесят человек, присоединившихся к отряду Дэйта, возглавлял мастер Харги, второй сотник баталии. Это был невысокий человечек с большой головой, длинными сальными волосами и грустными глазами старого пса, совершенно не похожий на воина. Он говорил редко, лишь по делу или когда ему задавали вопрос, больше слушал и казалось, что спал на ходу. Внешне вялый, уставший, желающий, чтобы его оставили в покое, мастер Харги поначалу злил Дэйта своей пассивностью, и он слабо представлял его в качестве сотника. Это впечатление рассеялось в первом весеннем бою, на берегу Жемчужного моря. В схватке мастер Харги преображался и зычным басом командовал сотней пикинеров, входил в раж, да так, что его помощники буквально выдергивали невысокого командира из-под тяжелых двуручников фихшейзцев, пытавшихся перерубить пики и разорвать строй баталии.
Наемник мастер Рилли вместе со своим старшим сержантом, высоким статным треттинцем, сидели ближе всего к огню, и Дэйт отметил, что внешне они выглядят гораздо более бодрыми после долгого пути через пещеры, чем все остальные его воины.
Также на совете присутствовал Зидва, оказавшийся не солдатом, а егерем барона, который с несколькими людьми был отправлен к Червю защищать бригаду рабочих. По мнению Дэйта, лесники, даже вооруженные, вряд ли могли противостоять опытным воякам, случись серьезная рубка, но он понимал свояка – тот поставил сюда того, кого смог найти, не ослабляя баталию и горные гарнизоны потерей настоящих воинов.
Последним участником встречи оказался старший каменщик барона да Мере, которого все звали Скворцом. Он был самым старым из присутствующих, с курчавой седой бородой и волосами, покрытыми каменной пылью, с грязными щеками и лбом, которые он то и дело безуспешно пытался вытереть рукавом шерстяного свитера грубой вязки. Даже сейчас Скворец не расставался с тяжелой киркой, и на землистом лице застыло хмурое недоумение: зачем вообще его отвлекли от работы?
– Мастер Скворец, – обратился к нему Дэйт первому, чем несказанно удивил. – Какие у вас успехи?
– Зидва тут старшой, милорд, – буркнул каменщик. – Я говорить не мастак, уж простите.
Дэйт кивнул, показывая егерю, что тот может ответить. Первоначально он планировал отчитать его за полную безалаберность – Зидва не выставил постов, у него не было разведки, укреплений, и то, что творилось в лагере, начальнику охраны герцога совсем не понравилось. Но Дэйт, несмотря на свою усталость, сдержался, хотя ему очень хотелось на ком-нибудь сорваться: умом он понимал, что нет смысла распекать человека, да еще и в присутствии других – даже если тот виноват. Подобные действия никак не помогут наладить отношения с новыми людьми.
Зидва егерь. Он знает лес, может загнать зверя и поймать браконьера. Но он ничего не понимает в войне. Даже если сказать ему сейчас: «А если бы первыми пришли не мы, а враги?» – он не увидит проблемы. Ведь враги не пришли…
Так что точка. Надо двигаться дальше, а не пережевывать то, что не случилось.
– Из шести мостов разрушены три, милорд. Последний мы сломали сегодня утром, за четыре часа до вашего прихода.
Тавер буркнул:
– Сколько здесь уже идут работы? Третий месяц?
Всем было понятно, что он хотел сказать, и мастер Скворец, который «говорить не мастак», тут же буркнул:
– Не Шестеро мы, господин. Ломать-то оно, конечно, не строить… Но только не то, что создали волшебники. У меня из волшебства только сорок работников с кирками, кувалдами, молотками, клиньями, да сверлами и огнем. А мосты… сами гляньте. Там порода сплавлена в единый камень, укреплена и закалена, точно твое железо. Они только на первый взгляд тоненькие, да воздушные. И нельзя нам обрушить лишь секцию, иначе фихшейзцы ее просто восстановят. Надо сносить обе опоры, а это занимает в два раза больше времени.
– Вас никто не обвиняет, мастер Скворец, – произнес Дэйт. – Вы сделали очень много, удалось обрушить половину переправ через Улыбку Шаутта. Как вы думаете, сколько времени вам надо на оставшиеся три?
Каменщик пожал широкими плечами:
– Мы греем камень, остужаем его, рассверливаем по трещинам, вбиваем клинья, снова нагреваем, сверлим и стучим. Если очень повезет, то обрушим следующий за две недели.
Мысленно Дэйт выругался. Две недели сейчас – это почти вечность. Возможно, у них просто нет столько времени.
