Ей понадобился час времени и семьсот сорок девять гвоздей, чтобы завершить работу. Достав стилос из сумки, девушка коснулась начальной точки всей сложной конструкции, и металл отозвался тихим звоном. Но едва он стих, «гостья» герцога разочарованно нахмурилась.
Она ошиблась.
Пришлось вытащить и забить гвоздь снова, чуть глубже и левее прежнего места.
Теперь звук не пропал, металл продолжал издавать его, словно поющий без устали соловей. Она ударила стилосом по следующему, третьему, четвертому, двадцатому, сотому, пока весь двор не заполнила сложная мелодия, точно кто-то провел ловкими пальцами по множеству струн, которые продолжали рождать мелодию даже после того, как музыкант ушел.
Слабее. Громче. Слабее. Громче. Металлическое дыхание, пульсация стального сердца множества сотканных в единое целое.
Ее беспокоило то, что она узнала от карифцев.
Девять погибших от зубов заблудившегося. Вместе с ним – десять. Прорва. Она никогда не сталкивалась с таким количеством.
Заблудившиеся умны, умнее волков. Они могут прятаться, выжидать, отступать и искать возможность напасть в самый неожиданный момент, порой из засады. Единственное, что играет ей на руку, они никогда не действуют сообща, в стае. Если только не окажутся рядом, тогда бросятся на нее одновременно.
Сейчас больше всего ее заботило время. Слишком долгий срок прошел, и здесь, скрытые от чужих глаз, никем не потревоженные, они могли сильно измениться. Вне всякого сомнения, ей придется столкнуться не только с обычными заблудившимися, но и теми, кто успел подвергнуться Перерождению.
– Ну, приступим, – выпрямляясь, сказала костям девушка, и те оказались возле ее ног, готовые следовать, защищать и помогать своей хозяйке.
Казалось, что это место заброшено столько же веков, сколько и Талорис. Все растения в саду погибли, бассейны пересохли, их частично засыпало песком после накрывавшего город ирифи. Песка было так много, что он проник в коридоры и комнаты, ссыпался с перил и ступеней, скрывал бурые пятна крови, но не мог обмануть Шерон, которая чувствовала смерть, случившуюся здесь.
Люди умирали страшно, их раздирали волчьими зубами, и холодок их страданий щекотал ей позвоночник, заставляя кожу покрываться мурашками. Она старалась не думать, что эти мурашки и этот холодок вызывают в ней странное удовольствие, словно она наслаждалась чужой гибелью. Именно от подобного предостерегал Мильвио.
Толстый слой белой пыли лежал на мебели, покрывал разбросанные свитки, упавшие бутылки, порванные занавеси, выбитые, лежащие на полу двери, ступени, расколотые цветочные горшки. На стенах осталась копоть от давних пожаров из-за перевернутых курительниц. Кое-где огонь поглотил целые залы, вместе с мебелью, а одна лестница, прогорев, обвалилась, отрезав подъем на третий этаж. Зато уцелели витражи, и солнце, проникая через них, насыщало безрадостное место хоть какими-то красками.
Крыло Скарабеев больше напоминало крепость в сердце дворца, отрезанную от основной части отвесными гладкими стенами, решетками, опорными башнями и мостами, сейчас разведенными. Ни один из заблудившихся никогда бы отсюда не выбрался, если, конечно, не отрастил крылья.
Три пятиэтажных здания, соединенных между собой крытыми переходами, дворы-колодцы, странные тупики-площадки для уединения в маленьких беседках, павильоны со стеклянными потолками и…
Никого из живых.
…Она знала об опасности, но все равно не рассчитывала на столь «теплый» прием.
Двенадцать заблудившихся меньше чем за час.
Один из них едва не разорвал ей горло, упав с потолочных балок на плечи. Она убила его, ребенка, которого, по словам проклятого Ярела, здесь быть не должно.
Шерон поверила ему и теперь понимала, что все ее расчеты оказались не верны. Та сторона влияет на детей иначе, чем на взрослых. А эти дети, в свою очередь, влияют на других мертвых.
Они точно дрожжи, вызывающие Перерождение, ускоряющие его. И заставляющие таких созданий впадать в глубокую спячку, порой на долгие годы, до тех пор пока не появится нечто новое, куда более опасное, чем просто тварь с волчьими зубами.
Йозеф учил ее, что, если случится нечто подобное, ребенка следует отправлять на ту сторону самым последним, иначе все те, кто дремлют, пробудятся мгновенно. Но у нее не оставалось выбора, и, сбросив его со спины, Шерон окутала маленькое тельце белым светом, отправляя на ту сторону.
Плечи горели от глубоких царапин, а девушка бежала вперед, как можно дальше от места, где убила это существо, слыша, как нечто большое ломает стену, ворочается и пытается выбраться из своей берлоги.
Шерон обманули. Легко и без малейших сомнений. Назвали куда меньшую цифру погибших, не упомянули детей… Заблудившихся не десять и даже не пятнадцать. Она чувствовала их, выходящих из спячки во всех зданиях, на всех этажах. Двадцать, а может, и тридцать.
Девять чудовищ или тридцать – для жителей Небесного замка, да и для многих в Эльвате, подобные «мелочи» недостойны внимания, если рисковать придется не им. Указывающая подумала, что слишком доверяет словам людей по старой привычке, хотя Лавиани предупреждала ее, и предупреждала не раз, что на материке иные законы и правила. Иное отношение, казалось бы, к понятным и верным вещам.
Уроженец Летоса знает, что его ложь указывающей – может стоить ей жизни, если она войдет в дом, где скрываются заблудившиеся, не догадываясь, что там ждет. И он никогда не солжет, стараясь защитить и спасти ее – как она спасает его и его дом. Новым же «друзьям» совершенно все равно, что с ней случится. По сути, если называть вещи своими именами, Шерон отправили на смерть, руководствуясь лишь равнодушным расчетом: «получится убить мертвых – замечательно, а нет – так одним погибшим больше, одним меньше – никто не станет по ней плакать».
Возможности любого указывающего не беспредельны. В Нимаде долгие годы никто одновременно не сталкивался больше чем с четырьмя заблудившимися. Она же убила уже двенадцать и чувствовала слабую тянущую боль в позвоночнике. Силы заканчивались, а те, кто жил в крыле Скарабеев – нет. Ей следовало уйти и отдохнуть, но Шерон отчего-то не сомневалась, что, когда она вернется назад, решетка окажется заперта, а слова Яс останутся лишь словами.
Не в правилах Шерон было отступать, пускай сейчас она и испытывала страх перед неизбежной неудачей. Йозеф учил ее иному: никогда не бросать работу и доводить дело до конца. Этим она и собиралась заняться. Указывающая перестанет уважать себя, предаст доверие учителя, если попытается все бросить.
…То, что пробудилось, сейчас шло по ее следу, с трудом протискиваясь в тесном пространстве, высекая из камней пыль острыми плечами и гребнистой головой – и нагнало ее в зале, полном зеркал и пыли.
Дробитель костей.
Он сильно отличался от того, с которым девушка сражалась в день, когда познакомилась с Тэо и Лавиани. Там была переходная форма, «молодая особь», здесь же на нее вылетело матерое чудовище, о подобных она читала лишь в книгах.
