Треттинец поднес рог к губам, и тот издал знакомый низкий стон, переходящий в рокот, словно где-то падали огромные валуны.
Рокотал весь мир. Рог. Барабаны мэлгов. Море.
Дэйт прикрыл девочке уши, но вряд ли это помешало бы ей услышать, если бы не противоестественный сон, что захватил ее.
– Теперь они знают, где мы. Я прикрываю, а вы спускаетесь, сиор.
Снова выматывающая дорога, под гром барабанов мэлгов, изменивших ритм, под звуки ловчих рожков, доносящихся сверху, от начала лестницы.
Копье с шелестом вылетело из метели, пронеслось над головами спутников и исчезло, упав далеко внизу. Первый мэлг, прыгая через ступени, выскочил на них, занося меч. Мильвио встретил его восходящим ударом, лишив руки с оружием, в развороте перерубил ребра, и Дэйт, отшагнув, чтобы в него не врезалось тело, ткнул копьем, скорее для того, чтобы быть уверенным в том, что враг точно уже не поднимется.
Второму, появившемуся сразу за первым, южанин снес голову, затем ударил ногой в нижнюю часть щита третьего, раскрывая брешь, воткнул бастард под грудину, пробивая насквозь.
Следующая волна из четырех людоедов накатила на них через минуту. Узость лестницы мешала тварям действовать одновременно, и Мильвио рубил им ноги, отбивая порхающим клинком удары вражеского оружия.
Снова спуск. Снова отряд мэлгов, как раз в то мгновение, когда Мильвио вновь поднес к губам рог. Южанин уже не успевал поменять его на клинок, и Дэйт, положив девочку на землю, бросился вперед.
Он успел отразить несколько ударов сверху, когда взвыл ветер, заставив снежинки испуганно отпрянуть во все стороны, и мощная тень пронеслась мимо, лапами разметав наседавших мэлгов, забрав с собой нескольких в воздух и исчезнув в метели.
Лев приземлился через минуту, заняв собой все свободное пространство, рыкнул на непонятном языке.
– На спину! Быстро! – крикнул Мильвио.
Дэйт отбросил копье, подхватил ребенка, неловко взбираясь, и, оказавшись на звере, увидел, что на ступенях стоит еще один мэлг. Только глаза у него были не черные, а словно расплавленный металл.
Шаутт занял подходящее тело.
В его руке сверкнуло нечто, то, что Дэйт счел молнией. Грохнуло так, что даже море и барабаны перестало быть слышно.
Во вспышке, направленной на Мильвио, воину на мгновение показалось, что меч южанина больше не меч, а массивный стальной веер. Им, точно щитом, тот закрылся от ослепительной ломаной молнии, отражая ее в сторону.
В следующий миг лев оказался в воздухе, и все исчезло за телами снежных мотыльков.
– Стой! Куда?! Куда?! – заорал Дэйт, с ужасом понимая, что едва может удержаться с помощью одной руки, что они бросили треттинца там, внизу, с чудовищем той стороны.
Лев набирал скорость, не слушая, летя куда-то выше, затем ниже, после закладывая вираж, такой крутой, что Дэйту уже было не до криков и увещеваний, ему надо было усидеть и не потерять живой «трофей».
Внезапно промелькнул каменный склон, площадка и огромные барабаны, в которые били несколько мэлгов, море, рычащее словно жадный дракон, а затем Дэйта вдавило в спину льва, и они вновь очутились на ступенях.
Южанин был жив, его куртка дымилась, волосы оказались сожжены на концах, а шаутт корчился на земле, и кровь в виде ртути шипела на лестничных ступенях.
Мильвио сел впереди, забрал девочку, в следующий миг они снова были в небе, и Дэйт торжествовал, что с каждой секундой Талорис все дальше от них.
Огонь в очаге жадно поедал дрова, Калей спал у себя, наверху, и Ирма, замешивая тесто, слушала, как за закрытыми дверьми и ставнями бушует стихия.
Море Мертвецов рокотало прямо за домом, проходя сквозь каменные волнорезы-бивни, штурмовало нимадский берег под песни уин, на радость кракенам и утонувшим кораблям. Сезон штормов был в самом разгаре.
Несколько дней как пошел снег, и старый город на краю мира ждала долгая зима, когда большинство жителей сидели по домам, пряли, чинили сети и готовили лодки к новому сезону.
В дверь постучали громко, решительно и, что самое главное, совершенно неожиданно. Хмурясь, она вытерла натруженные руки тряпкой, думая о том, кто мог прийти в ее дом на ночь глядя. По привычке посмотрела на огонь, убедившись, что он не изменил цвет и на улице не заблудившийся. Впрочем, вернувшиеся мертвецы не имели привычки стучать, точно живые люди.
Но что-то явно случилось, потому что не в традициях жителей Нимада ходить друг к другу в гости в такое время. Когда темнеет, в городе лишь патрули, следящие за тем, чтобы фонари не горели синим, да указывающие, спешащие на помощь к тем, в чьем доме случилась беда.
В последний год это происходило чаще, чем помнила Ирма – слишком много стариков и слишком мало молодежи, отправлявшейся в Арант в поисках лучшей жизни.
– Кого белые овцы на гребне притащили?
– Послание от Шерон, указывающей! – раздалось с той стороны.
Услышав имя ученицы Йозефа, ушедшей из города уже больше двух лет назад, женщина подняла засов.
Фонарь над дверью раскачивался из-за ветра как проклятый, бросая тени на крыльцо, и человек, стоявший там, показался Ирме очень высоким. Она заметила рукоятку меча, торчавшую над его плечом, сверток, который он держал в руках, а затем услышала певучий голос и незнакомый акцент чужеземца.
– Сиора. Вы знаете указывающую, что я назвал?
– Да. Знаю, – настороженно произнесла она.
– Тогда у меня просьба от нее для всего города. Шерон надеется, что Нимад сохранит и позаботится об этом ребенке.
С этими словами незнакомец протянул сверток Ирме.
Глава тринадцатая
Почти герцогиня
Что мне делать? Все плохо, а ты на другой стороне земли. Мелистат обезумел, сорвался, потерял над собой контроль и убил ее… [Неразборчиво из-за разводов, так похожих на слезы.]…моляла не делать этого, держать себя в руках! Она никогда не была злом, он просто расправился с невиновной, и что теперь, мой брат? Что мы скажем Тиону? Как я смогу смотреть ему в глаза?! Неспособность нашего учителя контролировать эмоции привела нас… Если бы Нэко только осталась жива, она бы его остановила! Шестеро, я не знаю, что теперь будет!
Предположительно утраченная записка Лавьенды Гвинту в день, когда Скованный убил Арилу
У тихих почтительных служанок были ловкие и осторожные руки. Они суетились вокруг Шерон уже три часа и теперь натирали темные волосы девушки розовым маслом, отчего те стали тяжелыми и блестящими. Их убрали в сложную прическу, насколько позволяла длина, закрепив ее заколками, украшенными лазуритами.
Платье, которое ей принесли, помогли затянуть завязки и застегнули на шее золотые замочки, удерживающие лямки, тоже было цвета лазурита. Очень странное, одновременно казалось сотканным из металла, так оно блестело и переливалось, но в то же время тонким, почти невесомым, словно бы сделанным из воды – ткань буквально текла по ее фигуре.
