— Это случилось с Рагнвальдом? Хёгг оказался сильнее?
Бенгт надолго замолчал. Я его не торопила, позволяя самому решать, что мне говорить, а что нет. Какое-то время мы сидели молча, глядя на тлеющие угли. Бенгт снял мясо, бухнул на протянутое мною блюдо. И мельком я подумала, как это, наверное, смешно. Сидим возле костра — варвар и чумазая Энни, вся в саже, зато едим с золота! Надо было захватить корону для полноты картины! Я фыркнула себе под нос и взяла свой обед, обжигая пальцы и стараясь не думать о гигиене. Ильх вытащил из мешка кожаный бурдюк, щедро влил себе в рот. На меня глянул с сомнением, словно раздумывая, стоит ли поить чужанскую деву. Потом все же плеснул остро пахнущее пойло в мой золотой кубок — на самое донышко.
— Осторожно, дева, этот хмель злой, но и согревает отменно.
Сам снова выпил залпом, крякнул. Я же лишь понюхала, но от дегустации решила воздержаться. Мне нужна ясная голова.
— Нашего отца звали Саврон. Он был справедливым и сильным воином, а его черный хёгг — могучим зверем. А еще Саврон слыл любвеобильным и щедрым. — Бенгт усмехнулся в усы и уставился в костер. Взгляд стал отсутствующим, словно варвар забыл о слушательнице. — Он правил Карнохельмом твердой рукой и железной волей. Девы любили Саврона, сами приходили к нему с юга и севера, зная, что риар Карнохельма щедр на золото, украшения и ткани. Ни одну деву он не обидел, каждую одарил. Я стал его первенцем, а в свою девятую весну надел кольцо Горлохума и поймал душу черного хёгга.
Карнохельм процветал много лет, я успел вырасти и стать воином. Два черных хёгга и два морских — наши с отцом побратимы — это немалая сила, чужачка. Отец стал старше, но не утратил своей притягательности для дев. У него родилось много детей, из них десяток сыновей. Вот только… Надеть кольцо Горлохума никто из них так и не сумел. И каждый погиб, не достигнув двенадцати зим, сражаясь в незримом мире за душу хёгга.
Единственный глаз Бенгта затуманился, то ли от воспоминаний, то ли от хмельного пойла. Я слушала молча, хотя от живо встающих перед глазами образов озноб пробегал по коже.
— Последней отрадой отца была прекрасная Аста, крылатая дева, вёльда — как говорят на фьордах. Она сама пришла к риару, пожелав понести от него дитя. Отец согласился. И полюбил Асту всей душой. Так полюбил, что до самой смерти не смотрел на других дев — невиданное для риара дело! У них родился Рагнвальд. А когда ему исполнилось восемь, он, как и многие братья до него, явился к риару и потребовал кольцо Горлохума.
Я зябко потерла ладони и все же сделала глоток хмеля. Он обжег гортань, в голове зашумело.
— Ваш отец ему отказал, ведь так?
— Верно, чужачка,— горестно вздохнул Бенгт. — Отец был уже немолод и не хотел терять сына любимой Асты. Не только отказал, но и взял с Рагнвальда клятву, что тот не станет и пытаться поймать душу зверя. Отец нарушил закон перворожденных, главный закон фьордов. Риар не смеет отказать вольнорожденному ильху в праве надеть кольцо Горлохума. Не смеет! Старейшины шептались, что грядет беда. Прорицательницы видели дурные знаки небес и земли. И оказались правы. Ночь спустя на Карнохельм опустилась стая диких хёггов. Даже один зверь — могучая сила, а этих было больше, чем пальцев на моих руках! Огромная, хищная, беспощадная стая! Отец, его побратим и Аста погибли в том бою. А с ними еще множество воинов и дев. Карнохельм потерял треть своего населения, я отделался глазом… Но самое плохое, что стая после этого поселилась на вершине. И каждую весну город платит ей свою жестокую дань! Вёльда-провидица сказала, что Карнохельм наказан за ошибку риара. И лишь Билтвейд спасет город от полного уничтожения!
Страшная картина развернулась перед глазами.
— Но выходит, что спустя годы Рагнвальд все же нарушил клятву, данную отцу? И надел кольцо Горлохума.
— Есть причина. И моя вина, — почесал косматый затылок Бенгт. — Кольцо Горлохума надевают мальчишки, те, кому не исполнилось десяти зим. Это закон, дева. Взрослые ильхи не способны слиться со зверем. Я так думал всю жизнь, пока не увидел в Зале Ста Хёггов, как чужачка, дева из твоей Конфедерации, поймала душу красного хёгга.
Что? Я изумленно вытаращила глаза. Моя соотечественница? Единый, да это же он говорит об… Оливии Орвей! Антропологе, что в числе первых людей цивилизованного мира пересекла Туман и попала на фьорды! Так значит, она не просто чужачка… Вот о чем говорила Дэгни! Вот почему называла госпожу Орвей столь уважительно — Оливия-хёгг!
Сердце забилось от изумленного понимания. Но я не стала перебивать Бенгта, потом задам свои вопросы. К тому же, сейчас это и правда неважно.
— Оливия-хёгг смогла выдержать дар перворожденных и поймать душу зверя, хоть это и казалось невозможным. И я рассказал об этом своему брату, — варвар сглотнул, словно ему было тяжело говорить. — Во хмелю рассказал, дурак! Совет Варисфольда запретил говорить, а я сказал! Знал ведь, какой у брата характер, а ляпнул! В ту же ночь Рагнвальд ушел в незримый мир!
Я благоразумно промолчала о том, что тоже теперь знаю тайну. Чем позже варвар додумается до этого, тем дольше я проживу. Похоже, перворожденные сполна отвесили Бенгту силы, мощи и даже доброты, а вот сообразительности не доложили.
Бенгт опустил голову, рассматривая свои руки. Я не все понимала из его рассказа, лишь осознала, что ильха терзает чувство вины.
Варвар поднял взгляд, и в черной глубине отразилось пламя костра.
— Когда я нашел Рагнвальда, он уже надел кольцо Горлохума и сразился со зверем. Брат был изранен, но в сознании. А увидев меня, велел отнести в место силы, насыпать сверху побольше углей и золота, развести такой жар, чтобы и камень оплавился!
Ильх моргнул, глядя в огонь. Протянул руку и под моим изумленным взором вытащил горсть пылающих углей! Так просто, словно и не чувствовал жара! Да и на крепкой ладони не осталось ни ожога, ни раны! Так вот какова сила хёгга…
— Сюда, в семейное место силы, я принес тело брата, почти лишенное дыхания. Но стоило положить Рагнвальда в угли да засыпать горой жара, как хёгг вернулся. Я решил, что это добрый знак, ведь зверь исцеляется быстрее человека. Но с того дня человека я больше не видел. Только хёгга, которого день за днем засыпал углями, жаром и золотом! И все равно он почти сдох! — Бенгт вскинул голову, прищурился. — А с тобой вот очнулся! Пусть человеком еще не стал, но очнулся! Так что вылечи его, дева! А сейчас мне надо идти, нельзя надолго оставлять Карнохельм. Я и так рисковал, отправляясь на розыски врачевательницы.
Я тоже поднялась, глядя на ильха. Голова кружилась от всех этих слов, из которых поняла я не далеко не все.
— Значит, в пещеру ты внес человека? — а я-то недоумевала, как дракон оказался в каменном мешке!
— Скалы для потомка Лагерхёгга — не преграда. Камень для нас живой, позову — и он услышит, откроется, — он наклонился, поднял осколок скалы, сжал в кулаке. А когда раскрыл, я ахнула. На мозолистой ладони лежал уже не колючий булыжник, а гладкая каменная капля. — Так что если Рагнвальд захочет выйти, гора его не удержит.
