Я не собираюсь присоединяться к Саше, Кристал и Миранде. Я иду к столу у двери, за которым сидят восемь женщин. Пятеро совсем молоды, почти наверняка – студентки. Это вожатые. Остальным от тридцати до шестидесяти. Преподаватели. Правда, я не вижу Бекки Шонфельд.
Узнаю я только Кейси Андерсон. В ней мало что изменилось. Фигура у нее такая же, рыжие волосы подстрижены довольно коротко. Она наклоняет голову, узнав меня, и они касаются ее плеча. Она встает, чтобы обнять меня:
– Здорово, что ты вернулась, Эмма.
Другие преподаватели кивают, а вожатые просто смотрят. Я вдруг понимаю, что все они знают, кто я и что со мной случилось.
Кейси знакомит меня с преподавателями. За писательство отвечает Роберта Райт-Смит, приезжавшая в лагерь «Соловей» три раза с первого года его работы. Роберта пухленькая, веселая и смотрит на меня сквозь очки, сдвинутые на кончик носа. Пейдж Макадамс ездила сюда в конце восьмидесятых. Она седая и стройная, у нее костлявые пальцы, и она слишком сильно сжимает мою руку; оказывается, она преподает гончарное дело, так что это объяснимо.
Кейси объясняет, что сама она приписана к зданию ремесел и искусств на постоянной основе. Она преподает английский язык восьмиклассникам и приехала сюда, потому что ее собственные дети уехали в другой лагерь, а еще она не так давно развелась с мужем.
Развод оказывается общей темой. Кейси хочет избежать полутора месяцев в пустом доме. Пейдж ждет, пока ее в скором времени бывший муж освободит их квартиру в Бруклине. Роберта, преподаватель в Университете Сиракуз, не так давно она рассталась со своей подругой-поэтом и захотела отдохнуть в тихом месте. Кажется, я одна не могу обвинить бывшего в том, что поехала сюда. Я даже не знаю, хорошо это или просто-напросто жалко.
Мне кажется, что у меня больше общего с вожатыми. Они учатся в университете и пока что не познали горестей жизни. Они симпатичные, непримечательные и взаимозаменяемые. Хвостики, розовый блеск для губ, поблескивающие лица. Конечно, они ездили бы в «Соловей» в подростковом возрасте, но он тогда был закрыт.
– Кто еще невероятно рад лету? – спрашивает одна.
Мне кажется, ее зовут Ким. Или Даника. Я забыла их имена через пять секунд после знакомства.
– Я точно рада! – продолжает она.
– А тебе не кажется это странным? – спрашивает Кейси. – Ну то есть я рада помочь, но я не понимаю, почему Френни решила открыть лагерь спустя столько лет.
– Да почему сразу странным, – говорю я. – Скорее удивительным.
– А я голосую за странность, – отзывается Пейдж. – Почему сейчас?
– А почему нет?
Минди незаметно подошла к столу и стоит прямо за мной со скрещенными на груди руками. Непонятно, что именно она услышала, но фальшивая улыбка на ее лице меркнет.
– Разве Френни нужны причины, чтобы сделать доброе дело? – спрашивает она у Роберты, Пейдж, Кейси и меня. – Я и не подозревала, что дать девочкам возможность отлично провести время – это плохая идея. Ведь вы сами тут веселились.
Она что, пытается подражать Френни? Да, речь Френни следует сценарию, но она верит в то, что говорит. А слушатели верят ей. Голос Минди звучит ханжески, поэтому я не выдерживаю:
– Честно говоря, и врагу не пожелала бы такого веселья.
Она грустно качает головой, видимо, не ожидая такой подлости. Она поднимает руки к сердцу:
– Я разочарована, Эмма. Френни проявила незаурядную смелость, пригласив тебя сюда.
– А Эмма проявила смелость, приехав. – Кейси бросается на мою защиту.
– Это так, – говорит Минди. – Поэтому я думала, что она будет защищать лагерь и его устои.
Я закатываю глаза так сильно, что мне даже становится больно:
– Серьезно?
– Хорошо, хорошо. – Минди садится на пустой стул и шумно вздыхает. На ум приходит проколотая шина. – Лотти сказала мне, что нам нужно составить график проверки коттеджей.
Ах да, проверка. Каждый вечер вожатые обходят лагерь и убеждаются в том, что все на месте, живы и не затевают ничего плохого. Вивиан просто обожала это время и отрывалась по полной.
– Каждый вечер нужно обходить все коттеджи, в которых нет преподавателя или вожатого. Мы будем работать парами. Кто пойдет первым? Кстати, где Ребекка?
– Мне кажется, она спит, – отвечает Кейси. – Я наткнулась на нее, она сказала, что должна прилечь, а то разница во времени доконает ее. Она была в Лондоне и приехала сюда прямо из аэропорта.
– Ну хорошо, впишем ее потом, – говорит Минди. – Так кто пойдет сегодня?
Все склоняются над графиком. Я вижу, как двойные двери столовой открываются и внутрь заходит Ребекка Шонфельд. В отличие от Кейси, она здорово изменилась. Ребекка больше не носит брекеты, да и подростковый жирок пропал. Она стала жестче, меньше и утонченней. Кудрявый беспорядок на голове превратился в гладкую короткую стрижку. Стандартная форма преподавателя выделяется благодаря яркому шарфу. Под ним болтается камера. Даже двигается Ребекка по-другому – скупо и точно. От нескладного подростка не осталось и следа, теперь она похожа на женщину на задании. Она пересекает зал и берет яблоко. Направляясь обратно, она откусывает его и останавливается, только когда видит меня в другом конце зала.
Мне трудно понять, что означает ее взгляд. Она удивлена? Счастлива? Смущена? Ребекка снова кусает яблоко и выходит на улицу.
– Мне пора, – говорю я.
Минди снова устало вздыхает:
– Проверка.
– Запиши меня на любой день.
Я покидаю стол, едва притронувшись к еде.
Снаружи я пытаюсь найти Бекку, но ее и след простыл. Территория перед зданиями пуста. Я вижу, как вдалеке Френни медленно идет в Особняк вместе с Лотти. На лужайке за Особняком я замечаю того рабочего. Он катит тачку к ветхому сарайчику на самом краю. Жизнь кипит, но Бекки нигде нет.
Я направилась к коттеджам, и тут кто-то окликает меня по имени:
– Эмма?
Я замираю на месте, безошибочно определив, кому принадлежит этот голос.
Тео Харрис-Уайт.
Он зовет меня из здания ремесел и искусств. Его голос совсем не поменялся, точно речь Френни. На меня обрушиваются воспоминания. От них становится больно, будто в сердце вонзилась стрела.
Я вспоминаю, как увидела Тео в первый раз, как жала его руку, как старательно не обращала внимания, что майка натягивается у него на груди, как испугалась от внезапного чувства тепла.
Я вспоминаю, как Тео стоит по пояс в воде. У него загорелая и сияющая кожа. Он держит меня в руках, опуская в воду, пока я не начинаю плыть. Его прикосновения почти вызывают во мне дрожь.
Я вспоминаю, как Вивиан толкает меня к щели в стене душевой. Там льется вода, и Тео напевает песню Green Day. «Ну же, – подначивает Вивиан. – Посмотри. Он не узнает».
