И тем не менее я чувствую, что это не они. Они пригласили меня сюда. И жалкий вандализм – явно не инструмент из арсенала клана Харрис-Уайтов. Если бы они захотели от меня отделаться, они сказали бы это вслух.
– Не знаю.
Я думаю, не рассказать ли про человека у окна. Возможно, я стала параноиком, прочитав дневник Вивиан, но я не уверена, что хочу открывать кому-нибудь правду. Мне нужно разобраться в том, что происходит. Есть вариант, что мне вообще никто не поверит, пока у меня не будет достаточного количества доказательств.
– Я вообще поняла, что что-то не так, только выйдя из коттеджа.
Френни поворачивается к младшему сыну:
– Чет, ты проверил камеру?
– Ага. – Он убирает волосы с глаз. – Пусто. И это очень плохо. Камера суперчувствительная, реагирует на малейшее движение.
– Но там кто-то был, – отзываюсь я. – Дверь не сама себя раскрасила.
– Камера работает? – спокойно произносит Френни, явно стараясь уравновесить мою растущую нервозность.
– Да. Либо что-то случилось, либо кто-то о ней позаботился. Наверное, залезть на лестницу и наклеить изоленту на сенсор движения не так уж и сложно.
– А видеозаписи не останется? – спрашивает Тео.
Чет качает головой:
– Не обязательно. Камера автоматически включается в девять вечера и отключается в шесть утра. Кто-то мог вывести ее из строя до девяти и снять изоленту в шесть.
Френни смотрит на меня, и, несмотря на обстоятельства, я чувствую, что попалась в ловушку ее взгляда.
– Эмма, ты рассказывала кому-нибудь про камеру?
– Нет. Но это не значит, что никто о ней не знает. Если я ее заметила, другие тоже могли.
– Давайте поговорим про краску, – предлагает Тео. – Если мы узнаем, откуда она, мы поймем, кто это сделал.
– Эмма же художница, – оживляется Минди. – У нее есть доступ.
– У меня доступ к маслу. – Я сердито смотрю на нее. – А на двери было что-то другое. Масло не стекает. Я думаю, это акриловая краска.
– Для чего ее используют?
Я смотрю на центр комнаты, штаб-квартиру Кейси. Ящики и шкафчики, заполненные припасами.
– Для поделок.
Я иду вокруг одного из столов и открываю шкафчик. Там стоят прозрачные банки. Все заполнены до краев, кроме одной.
Это банка с красной краской.
Рядом стоит мусорное ведро. Я заглядываю в него и нахожу на дне кисть. На щетинках до сих пор есть красные следы.
– Ну? Понятно теперь? Это не моя краска. И не моя кисть.
– То есть кто-то залез сюда утром и взял краску, – говорит Тео.
– На ночь дверь запирают, – отвечает Лотти. – Во всяком случае, должны. Может быть, тот, кто уходил последним вчера, забыл это сделать?
– Или у этого человека есть ключ, – добавляет Чет.
Лотти качает головой:
– Ключи у меня, Френни и Бена.
– Мы с Лотти такого бы не сделали. А Бен только приехал, когда обнаружили надпись.
– Получается, дверь оставили незапертой, – говорит Тео.
– А может быть и нет, – встревает Минди. – Вчера во время обеда я поймала Эмму. Она шарила по чужим рабочим местам.
Все смотрят на меня, и я таю под обжигающими взглядами. Я делаю шаг назад, натыкаюсь на пластиковый стул и падаю на него. Минди смотрит на меня с грустным выражением, как будто подобное обвинение очень ее расстроило.
– Ты и правда думаешь, что виновата я? Зачем мне портить собственную дверь?
– А зачем ты сделала все остальное?
Минди озвучивает эту мысль, но я почти уверена, что подобным вопросом задавались все, просто не вслух. Я вижу это в зеленых глазах Френни и в огоньке камеры у «Кизила».
У меня есть все причины полагать, что они меня простили. Но это не значит, что они мне доверяют.
Возможно, Тео составляет исключение:
– Эмма сказала, что не виновата, и я ей верю. Мы должны понять, зачем кому-то понадобилось так поступать.
Я знаю ответ, но не могу произнести его вслух точно так же, как они не могли меня обвинить. Но он пульсирует у меня в голове. У меня по-прежнему трясутся руки.
Кто-то в лагере в курсе случившегося.
Поэтому за мной подглядывали в душе. Поэтому в коттедж запустили трех воронов. Поэтому кто-то стоял у окна и сделал надпись на двери.
Этот человек демонстрирует мне, что все знает.
И речь не про Тео.
Речь про то, что я сделала с девочками.
Осознав это, я остаюсь сидеть на шатком стуле, даже когда все начинают расходиться. Тео смотрит на меня с явным волнением. Его щеки горят, и шрам выделяется на щеке ярким росчерком.
– Ты в порядке?
– Нет.
Я представляю, что Вивиан, Натали и Эллисон – пятна на моем холсте. Что я хочу закрыть их, спрятать. Я приехала сюда, потому что больше не могу. Я решила выяснить, что случилось, и очистить свою совесть.
Но теперь я не представляю, как проведу здесь полтора месяца. Тот, кто следит за мной, продолжит это делать. Я боюсь, что птицы и надпись – это только начало. Ягодки последуют потом. Я хочу найти ответы, но мне стоит поторопиться.
– Мне нужно выбраться отсюда. Хоть ненадолго.
– Куда ты хочешь поехать?
Я вспоминаю про дневник Вивиан и номер книги.
– В город.
Пятнадцать лет назад
И радио, и сам фургон знавали лучшие времена. Колонки все-таки выдавали немного музыки, но ее почти не было слышно за помехами и скрежетом. Но не то чтобы это было важно. Мы с Вивиан нашли только радио с кантри-музыкой, поэтому наша дорога из лагеря «Соловей» прошла под аккомпанемент гитары и скрипки.
– Так что мы вообще делаем? – спросил Тео, когда мы миновали арку.
– Мне нужно кое-что для личной гигиены. Женское, – ответила Вивиан.
– Хорошо, хорошо, не спрашиваю, – отозвался Тео и вдруг рассмеялся. – А тебе, Эм?
– А я просто за компанию.
Это была чистая правда. Я ждала всех у столовой, и пыльца с незабудок Вивиан еще не успела осыпаться с моих пальцев, когда пришли Натали и Эллисон.
– Ты нужна Вивиан, – сказала Эллисон.
– Зачем?
– Она не уточняла.
– Где она?
Натали кивнула головой на здание ремесел и искусств, уже заходя в столовую:
– Там.
И я действительно нашла Вивиан, Тео и мятно-зеленый пикап около этого строения.
Вивиан уже залезла внутрь и теперь барабанила пальцами по открытому окну. Тео оперся на дверь со стороны водителя.
