– Не совсем, – очень вежливо отвечает Лотти. – Я хотела быть актрисой, то есть, переводя на общедоступный, я работала официанткой. Когда мама умерла и Френни предложила мне работу, я почти отказалась. Но потом одумалась. Мне было за тридцать. Я едва могла прожить на то, что зарабатывала. Харрис-Уайты были очень добры ко мне. Я считала их семьей, я выросла вместе с ними. Я пробыла на озере больше, чем Тео и Чет вместе взятые. Поэтому я согласилась – и так с ними и осталась.
Мне хочется задать кучу вопросов. Счастлива ли она делать то, что делала ее мать? Хорошо ли к ней относится семья? Знает ли она, по какой причине Френни держит в ящике стола фото пациенток психиатрической лечебницы?
– А здесь я вижу Кейси. Вот она, рядом с Тео, – говорит Лотти, по-прежнему не отрывая взгляда от фотографий.
Она стоит около кучки фотографий, на которых запечатлен расцвет лагеря. Девочки на теннисном корте, девочки на стрельбище с натянутыми луками.
Лотти указывает на другое фото. На нем Кейси и Тео вместе купаются. Тео стоит по пояс в воде со своим неизменным свистком спасателя. У него на руках – Кейси. Совсем как я во время нашего урока плавания. На картинке она стройнее. Совсем подросток, счастлива и светится. Я думаю, что кадр был сделан, когда она здесь отдыхала.
Чуть выше висит снимок девочек в рубашках поло. Солнце светит им в глаза, они щурятся. Тень фотографа заняла нижнюю часть кадра. Он присутствует на снимке, словно призрак.
Одна из девочек – Вивиан.
Вторая – Ребекка Шонфельд.
Мое сердце останавливается на месте. Секунду или две я стою и просто смотрю. Девочки на фото явно близки. У них широкие непринужденные улыбки. Они обнялись, и даже мыски их кроссовок соприкасаются.
На этой фотографии изображены не незнакомки.
Это фотография подруг.
– Мне пора идти, – говорю я, быстро забирая телефон и зарядку. – Вы же не расскажете Френни?
Лотти качает головой:
– Кое-чего ей лучше не знать.
Она огибает стол и дает мне где-то две секунды, чтобы сделать снимок фотографии Бекки и Вивиан. Я спешу прочь из комнаты, покидаю Особняк. На выходе я налетаю на Тео, Чета и Минди, вполне буквально, и чуть не падаю, меня бросает сначала на Тео, потом на Чета. Тот ловит меня за руку.
– Не падать, – говорит он.
– Ага. – Я киваю на телефон. – Заряжала.
Я прохожу мимо по направлению к лагерю. Утренние уроки закончились, девочки бродят среди коттеджей, кто-то гуляет у столовой и здания ремесел и искусств. Я захожу в «Кизил». Мои соседки заняты чтением.
Кристал уткнулась в комиксы, Миранда – в Агату Кристи. Саша листает старинный выпуск «Нэшнл Джеографик».
– Куда вы ушли? – спрашивает Кристал. – Мы вас ждали.
– Извините. Меня кое-что задержало.
Я встаю на колени около своего ящика и пробегаю пальцами по крышке, ощупывая вырезанные на ней имена.
– Что вы делаете? – спрашивает Миранда.
– Ищу кое-что.
– Что? – интересуется Саша.
Я наклоняюсь вправо и ощупываю бок. Там я их и нахожу, пять крошечных букв в паре сантиметров от пола.
– Лгунью, – отвечаю я.
Пятнадцать лет назад
Костер. Четвертое июля.
В тот день воздух был заряжен теплом, свободой и предвкушением праздника. Даже огонь казался выше и жарче, чем обычно. Девочки шумели и выглядели более счастливыми. Даже мои спорщицы, кажется, помирились.
За ужином драма решилась сама собой. Вивиан, Натали и Эллисон смеялись и шутили без остановки. Вивиан промолчала, когда Натали пошла за добавкой. Эллисон внезапно опустошила тарелку. Я же чувствовала невыносимое облегчение. Я радовалась, что Френни оказалась права. Шторм миновал. Сейчас они сидели рядом со мной у костра и грелись, радуясь высоким языкам пламени.
– Прости за сегодняшнее, – сказала Вивиан. – Это была ерунда.
– Ерунда, – вторила ей Эллисон.
– Ерунда, – поддакнула Натали.
Я кивнула. Не то чтобы я им поверила, но мне было все равно. Они сидели рядом и наконец скрашивали мой одинокий день.
– Вы лучшие друзья, я все понимаю.
Вожатые раздали бенгальские огни. Мы поднесли их к пламени. Они моментально вспыхнули, и вокруг полетели раскаленные добела шипящие искорки.
Эллисон встала на ноги и написала свое имя в воздухе. Вивиан последовала ее примеру, размахнувшись пошире. След в воздухе висел еще несколько коротких мгновений.
Взрыв в отдалении привлек наше внимание к небу. Золотые ленты фейерверка прочертили темноту и осыпались вникуда. На их место пришли новые. Небо окрасилось красным, желтым, потом зеленым. Это был салют в соседнем городке, но мы его тоже видели. Эллисон даже взобралась на скамейку, чтобы получше все рассмотреть. Я осталась на земле. Вивиан обняла меня сзади, и я приятно удивилась. Она прошептала на ухо:
– Круто, правда?
Речь вроде бы шла о фейерверке, но она говорила о другом. О нас. Об этом месте. Об этой минуте.
– Я хочу, чтобы ты навсегда это запомнила, – сказала она, и очередной красочный цветок расчертил небо. – Обещай мне.
– Конечно, – отозвалась я.
– Ты должна пообещать, Эм. Пообещай, что не забудешь.
– Обещаю.
– Вот и молодец, сестренка.
Она поцеловала меня в макушку и отпустила. Я продолжила смотреть на небо, очарованная цветами, их блеском, смешением красок. Они таяли в воздухе, а я пыталась считать оттенки, сбиваясь на каждом новом выстреле вдали. Финальный залп. Небо осветилось всеми цветами одновременно; я даже прищурилась.
Все закончилось. Краски растаяли, и на их место пришло черное небо и бриллианты звезд.
– Так красиво.
Я повернулась, чтобы понять, согласна ли со мной Вивиан. Сзади никого не было, только догорал костер.
Вивиан исчезла.
25
Я снова пропускаю костер, используя в качестве предлога усталость. Мне даже врать не приходится. Я утомлена. Истощена слежкой, расследованием и тайнами. Я переодеваюсь в удобную майку и клетчатые шорты и растягиваюсь на нижней кровати. Велю девочкам веселиться без меня. Они уходят, и я проверяю свой только что зарядившийся телефон. Не написал ли Марк письма по поводу своего задания? Есть только одно сообщение: «Мистер Библиотека все еще очаровашка. И зачем я с ним расстался? Целую».
«Не расслабляйся», – пишу я в ответ.
Несколько минут спустя я выхожу наружу и иду в другой коттедж, «Золотой дуб». Я жду. Наконец оттуда вываливаются три девочки, явно направляющиеся на костер. Бекка выходит последней. Она замирает, когда видит меня, явно понимая, что что-то не так.
