Мне не нужно ничего говорить. Тео все понимает. Тео знает, почему я его обвинила. Зачем сказала то, что преследует его и по сей день. Он садится и трет подбородок. Пальцы скользят по щетине.
Я всегда думала, что правда меня освободит. Что я испытаю облегчение. Что оно зальет меня с ног до головы. На самом деле я чувствую только вину. Я чувствую, что я жалкая. Я испытываю огромную, всепоглощающую печаль.
– Мне так жаль. Я была глупой, маленькой, я волновалась за девочек. У меня было разбито сердце. Женщина-полицейский спросила меня, был ли у кого-то из них тайный бойфренд, и я сказала, что ты встречаешься с Вивиан.
– Но это не так.
– Тео, я видела тебя.
– Ты видела кого-то. Не меня. Да, Вивиан заигрывала со мной. Да, она дала мне понять, что не против. Но мне это было неинтересно.
Я проигрываю тот момент в голове. Стоны, заглушенные душем. Щель между досками. Вивиан прижата к стене, волосы спускаются по спине мокрыми прядями, извиваются, как змеи. Тео сзади. Он двигает бедрами. Целует ее в шею.
Лицо.
Я не видела его лица.
Я просто решила, что это Тео. Наверное, потому, что видела его в душе.
– Это был ты. Больше некому. В лагере не было мужчин.
В этот самый момент я понимаю, что неправа. В лагере был кое-кто еще. Почти ровесник Тео. Его не замечали, он просто выполнял свою работу, прятался на видном месте.
– Смотритель.
– Бен, – с отвращением выдыхает Тео. – Если он сделал что-то подобное тогда, кто знает, на что он способен сейчас.
30
– Расскажите мне о девочках, – говорит детектив. – О пропавших. Вы с ними общались.
– Наверное, я их видел. Точно не помню, но должен был.
– Вы общались с кем-нибудь в лагере?
– Разве только случайно. Если мне нужно было пройти, я мог извиниться и попросить их отойти. А так я обычно погружен в работу.
Сидя на детском стуле, он смотрит на нас, подолгу задерживаясь взглядом на каждом. На мне. На Тео. На Флинне.
Мы находимся в здании ремесел и искусств. Столовую на ужин заняли дети и преподаватели. Я заметила, что они заходят внутрь с мрачными лицами. Мы с Тео спешили в здание по соседству. Кто-то плакал. Большинство шло с отсутствующим видом, словно не веря в происходящее. Я заметила это во взглядах. Они подняли глаза, чтобы посмотреть на вертолет, делавший еще один круг над лагерем.
И так мы очутились здесь, в бывшей конюшне, раскрашенной под волшебный лес, залитой светом гудящих люминесцентных ламп. Я стою рядом с Тео, но все же не бок о бок, а на расстоянии метра. Я все еще не до конца ему доверяю. Я полагаю, что он чувствует то же самое по отношению ко мне. Но на данный момент мы союзники. И пускай нам неловко, но нас объединяет подозрение по отношению к человеку, чье полное имя я узнала только что.
Бен Шумахер.
Смотритель. Мужчина, занимавшийся сексом с Вивиан. Он может знать, где находятся Миранда, Кристал и Саша. Я позволяю Флинну говорить и храню молчание. На самом деле мне хочется бить Бена Шумахера до тех пор, пока он не расскажет мне, где девочки и что он с ними сделал.
Мне кажется, что он способен причинить вред. Он выглядит крепким человеком. Он провел большую часть жизни на природе. У него мозоли на руках, а кожа на носу облупилась. Он крупный, его мускулы видны даже под фланелевой рубашкой и белой майкой.
– Где вы были сегодня утром в пять часов? – спрашивает Флинн.
– Наверное, на кухне. Готовился приступать к работе.
Флинн кивком головы указывает на обручальное кольцо на пальце Бена.
– Ваша жена может это подтвердить?
– Надеюсь. Она была вместе со мной. Но до первой чашки кофе она сама не своя.
Бен смеется. Мы молчим. Он откидывается на спинку стула и спрашивает:
– А почему вы мне задаете эти вопросы?
– Чем вы занимаетесь? – игнорирует его Флинн.
– Я смотритель. Я ведь уже сказал.
– Я знаю. Но что конкретно входит в ваши обязанности?
– Все, что потребуется. Стригу лужайки. Ухаживаю за домами.
– То есть вы поддерживаете порядок?
– Ага, – Бен ухмыляется тому, как неучтиво описали его должностные функции. – Поддерживаю.
– И сколько вы работаете на лагерь?
– Я не работаю на лагерь. Я работаю на семью. Иногда я занимаюсь лагерем, а иногда чем-то другим.
– Тогда сколько времени вы работаете на Харрис-Уайтов?
– Около пятнадцати лет.
– Значит, вы были тут первый раз, когда лагерь закрылся?
– Точно.
Флинн помечает информацию в том самом блокноте, куда он записывал все мои бесполезные показания.
– И как вы получили работу?
– За год до того я окончил школу. Работал то там, то сям в городе. Едва держался на плаву. Услышал, что миссис Харрис-Уайт ищет смотрителя, и сразу примчался. С тех пор и работаю.
Флинн поворачивается к Тео, ища подтверждение словам Бена.
– Это правда, – говорит тот.
– Пятнадцать лет – долгий срок для одной работы, – замечает Флинн. – Вам нравится у Харрис-Уайтов?
– Это приличная работа. Хорошая зарплата. Я могу содержать дом и кормить семью. Мне не на что жаловаться.
– А что насчет ваших работодателей? Они вам нравятся?
Бен смотрит на Тео с непроницаемым выражением лица:
– Я же сказал, жаловаться не на что.
– Но вернемся к общению с девочками, – меняет тему Флинн. – Вы уверены, что не вступали с ними в контакт? Возможно, вы что-то делали в коттедже.
– Он ставил камеру у «Кизила», – говорит Тео.
Флинн и это помечает в блокноте.
– Как вы знаете, мистер Шумахер, это коттедж, в котором жили пропавшие девочки. Вы видели кого-то из них, когда ставили камеру?
– Нет.
– А что скажете насчет старшей? Ее зовут Миранда. Мне сказали, что другие работники знали ее. Она выделялась.
– Не я. Я всегда занимаюсь своими делами. А лагерь – не мое дело.
– А что насчет того лета? Вы считали так же тогда, пятнадцать лет назад?
– Да.
Флинн хочет записать его ответ в блокнот, но замирает, не касаясь ручкой бумаги.
– Я даю вам второй шанс. Измените свой ответ, чтобы мне не пришлось тратить время и записывать ложь.
– Почему вы думаете, что я лгу?
– Одну из пропавших девочек звали Вивиан Хоторн. Вы, наверное, ее помните.
