– А, Ба-тя! Ну, так бы сразу и сказали!
– О Бате слыхали. Из анархистов, кажись?
– Из анархистов, – подтвердил Ульянников, – но коль колчаковцев бьёт, значит, нам полезен.
– Анархисты – народ ненадёжный, – раздумчиво сказал Горлов, потирая пальцами подбородок. – Но имя его нам очень пригодится.
Больше других об Илларионе Артемьевиче Гогитидзе был наслышан Машарин, хотя слухам этим он имел все основания не доверять. Впервые он встретил это имя рядом с именами Зверева, Дворянова, Каландаришвили, знакомясь с отчётами контрразведки в кабинете поручика Рогова. Иногда оно заменялось кличками «Старик» или «Батя», данными ему за экзотическую внешность. С фотографии, имевшейся в деле, дерзко смотрел немолодой человек, напоминавший фанатичных христианских патриархов. Не хватало только черного клобука на пышной седеющей гриве и тяжелого распятия под холеной бородой. Хищный ассирийский нос и чувственный рот выдавали в нем человека властолюбивого и своевольного.
– Серьёзный дядя, – заметил тогда Машарин.
– Как вам сказать, – отозвался Рогов. – «Серьезный» не то слово. Скорее бесшабашный. Очень активный, анархист. Конечно, об анархизме как революционном течении он не имел никакого понятия. Но действовал лихо.
Его пригрел некто Лавров, личность в анархистском мире известная, и всучил ему черное знамя. Местные большевики в отличие от центра прекрасно ладили со всеми революционными партиями, в том числе и с анархистами. Их представители были в Центросибири. Когда в июле они драпали отсюда, этому Гогитидзе доверили командовать дивизией. Лавров тоже получил дивизию. Представляете? За Байкалом, куда их вышвырнули, оба эти бандита поняли, что карта большевиков бита, и решили захватить вагон с деньгами и драгоценностями. Дивизия пошла па дивизию, истребили друг друга. Нашим войскам оставалось только докончить дело. Красные надеялись на боеспособность этих дивизий и попали как кур в ощип – разбили их там в пух и прах!
Пришлось этому революционеру снова пойти на большую дорогу. Грабит, конечно, богатых, поэтому почитается красным. На наши гарнизоны нападать не решается, а сельских милиционеров человек пять убил. Расстрелял нескольких офицеров, отбившихся от карательных отрядов, скорей всего, чтобы прослыть народным заступником. А когда большевистский подпольный комитет потребовал от него решительных действий, он сразу подался в дальние уезды. Вот, познакомьтесь с донесением нашего агента, – Рогов протянул Машарину измятый листок.
– Этот тип безумной личной храбрости, – сказал Рогов, – Политика его интересует меньше всего. Но ликлидировать его банду необходимо побыстрее: дурной пример.
Однако ликвидировать Гогитидзе оказалось не так-то просто.
Генерал Розанов посылал на поимку «шайки» целые роты и даже батальоны, но воевать им было не с кем: Гогитидзе как сквозь землю проваливался. Он мог месяцами не давать о себе знать, а потом вдруг устроить шумный фейерверк с пожаром и ракетами чуть ли не в центре Иркутска и снова уйти невредимым. Донесения о его налётах приходили то из Черемхова, то из Балаганска, то с Байкала.
С образованием партизанских фронтов на западе, а потом и на севере губернии Гогитидзе активизировал деятельность, однако встречи с партизанским командованием не искал. И вот теперь он объявился неподалеку и требовал разговора.
Александр Дмитриевич поднял шипящую трубку.
Где-то на другом конце провода кашлянул молодой высокий голос:
– Приленск? С кем гавару? Машарин? Гогитидзе гаварит. Знаешь Гогитидзе? Цэ?.. Гогитидзе все знают. Гогитидзе сам Каландаришвили знает!.. Панымаэш?!
– Чем могу быть полезен? – сухо спросил Машарин.
– Мне? Полезен? – удивилась трубка. – Ничем, да-рагой! Я суда калчаков бить прибыл, а тут бить некого. Без миня управился. Маладэц! Паздравляю! Тепер куда пайдош, чтоб по следам нэ бэгать?
– Разговор это не телефонный. Вы далеко от Приленска?
– Почему далеко? Очень нэ далеко! Завешь в гости?
– Зову, – сказал Машарин, – только не в гости, а по делу. Посоветуемся.
– Харашо, дарагой. Через час буду.
В аппарате щелкнуло – связь оборвалась.
Машарин положил трубку и улыбчиво посмотрел на застывшую у стола Нюрку.
– Как живете, Аня?
Нюрка подернула плечом, повела бровью.
– Посыльная я у Веньямина Ивановича. Бегашь цельный день. Надоело.
– Это почему же – надоело! – со взрослым превосходством спросил Машарин. – Служба есть служба.
– Я к вам в отряд хочу, – сказала Нюрка.
– В отряд? В отряд тебе нельзя. У нас поварят пожилые женщины и то бежать хотят. Солдаты народ всякий, Аня.
– Все равно пойду, – сказала Нюрка. – Я ишшо за тятю не рассчиталась. Да и за себя надобно.
Машарин удивился жесткости и непреклонности её голоса, как будто только заметил, что перед ним не ребёнок, а серьёзный человек, умеющий постоять за себя.
– Мы ещё поговорим об этом, – пообещал он и пошел к заседавшим.
«Поеду! – сказала себе Нюрка, когда дверь за ним захлопнулась. – Хоть чё тут – поеду!» – и погладила телефонную трубку, согретую его рукой.
Когда Машарин вошел в залу, Горлов уже отчитался и говорил Ульянников о постоянной политической работе в каждом отряде, с каждым солдатом, а тем более с мужиком, впервые взявшим винтовку.
– Продолжайте, продолжайте, – сказал Машарин, замолчавшему при его появлении комиссару и, усаживаясь рядом с Горловым, шепнул ему, что Гогитидзе сейчас прибудет.
Горлов закусил губу, кивнул.
Предупрежденные часовые пропустили отряд Гогитидзе без пароля.
Отряд был небольшой, в две сотни сабель. Но бойцы как на подбор рослые, тепло одетые, на сытых одномастных конях, с печатью вольницы в осанках и взглядах, небрежно бросаемых на партизан и женщин, попадавшихся на пути.
Впереди ехал живописно-бородатый командир, покрытый дохой, как буркой, под которой виднелись жёлтые на чёрном ремни и поблескивал серебряный эфес георгиевской сабли. Сидел он в седле с той небрежной изящностью, которая отличает врожденного кавалериста от остальных смертных.
Еще не было сказано ни слова, а стало понятно, что бойцы в нем души не чают и каждый готов в лепешку разбиться, но выполнить любое его желание, любой приказ.
Возле ревкома, не доехав шагов пятнадцати до крыльца, Гогитидзе остановил вороного, картинно, дугой выгнувшего шею, и молча ждал, когда высланные для встречи Горлов, Ульянников и молоденький командир роты подойдут и поприветствуют его.
– Зачем козыряешь? – не дал он говорить Горлову. – Я не царский генэрал… Ты командыр?
– Командир ждет тебя, – зло сказал Горлов.
Гогитидзе тронул ногтем большого пальца заиндевелый ус, лихо цыкнул от зубов языком и, не слезая с коня, поехал к крыльцу. Отряд четко отмерил за ним те же пятнадцать шагов, оттеснив и перегородив дорогу встречавшим.
