Идиотка, он же, конечно, мог выдумать историю своих любовных связей!
Она продолжала говорить. Лучше говорить, чем думать.
– Я честно думала, что влюблена в этого человека сильнее, чем была влюблена в кого-либо другого. Я была совершенно сама не своя. Но, с другой стороны, ведь любовь – это всегда затуманивание мозгов, правда?
Заткнись, Фрэнсис, ее это не интересует!
– Но в общем все это было очень… – ее голос зазвучал тише, – неловко.
Массажистка теперь не издавала ни звука. Фрэнсис не слышала даже дыхания. Словно ее массировал призрак с гигантскими руками. Интересно, подумала Фрэнсис, не считает ли она, что уж точно никогда на такое не попалась бы.
И вот что было особенно унизительным: если бы кто-нибудь прежде попросил Фрэнсис показать человека, который с наибольшей степенью вероятности попадется на такую интернет-аферу, она выбрала бы кого-нибудь вроде этой женщины, с ее громоздкой фигурой, короткой стрижкой и сомнительными социальными навыками. И уж никак не себя.
– Извините, – сказала Фрэнсис, – я не расслышала вашего имени.
– Джен.
– Если позволите спросить, Джен, вы замужем… или состоите с кем-то в отношениях?
– Разведена.
– И я тоже, – сказала Фрэнсис. – Два раза.
– Но я недавно начала встречаться с одним человеком, – проговорила Джен, словно не могла удержаться.
– О, здорово! – Настроение Фрэнсис улучшилось. Разве есть что-нибудь лучше новых отношений? Вся ее карьера построена на чуде новых отношений. – И как вы познакомились? – спросила она.
– Он попросил меня подышать в трубочку, – сказала Джен со смешинкой в голосе.
Смех сказал Фрэнсис все, что ей требовалось знать. Джен недавно влюбилась. Глаза Фрэнсис вдруг наполнились слезами радости. Любовь никогда не умрет для нее. Никогда.
– Значит… он полицейский?
– Он полицейский в Джаррибонге, – сказала Джен. – Ему наскучило торчать у обочины, наобум проверяя водителей алкотестером, и, пока он ждал, когда появится другая машина для проверки, мы разговорились. Машина не появлялась два часа.
Фрэнсис попыталась вообразить Джен, болтающую два часа.
– И как его зовут? – спросила Фрэнсис.
– Гас, – ответила Джен.
Фрэнсис ждала, когда Джен расчувствуется, рассказывая о своем бойфренде. Она попыталась представить его себе. Гас. Местный коп. Широкоплечий, золотое сердце. У Гаса, вероятно, есть собака. Симпатичный такой пес. Гас, вероятно, увлекается резьбой по дереву. И наверное, у него хороший слух и он любит насвистывать. Вот он вырезает что-нибудь и насвистывает. Фрэнсис уже сама немного влюбилась в Гаса.
Но Джен замолчала, не захотев продолжать разговор о Гасе.
Спустя немного времени Фрэнсис вновь заговорила, словно Джен и в самом деле проявила интерес к ее рассказу.
– Знаете, я иногда думаю, может, оно того и стоило – те деньги, что я потеряла. Я заплатила их за шесть месяцев – даже чуть больше – чудесной дружбы. За надежду. Нужно отправить ему письмо по электронке, написать: «Слушайте, я знаю, что вы жулик, но я вам заплачу, если вы и дальше будете притворяться Полом Дрэбблом». – Она помолчала. – Конечно, ничего такого я не сделаю. – (Молчание.) – Забавно. Я ведь писатель, пишу любовные романы. Я зарабатываю деньги тем, что создаю вымышленных личностей, а тут сама влюбилась в одну такую.
Ни слова в ответ. Вероятно, Джен не читает книг. Может быть, откровения Фрэнсис заставляют ее чувствовать себя неловко. Вот подожди, приеду домой – расскажу Гасу про эту лузершу-писательницу.
Гас издаст протяжный низкий (мелодичный) свист удивления и сочувствия.
– Такое случается в больших городах, Джен.
Фрэнсис удалось помолчать несколько минут, пока Джен месила костяшками пальцев точку на ее пояснице. Она испытывала боль, но это была благотворная, это была такая необходимая боль.
– Джен, вы здесь каждый день с утра до вечера?
– Нет, время от времени, когда они вызывают.
– И вам нравится?
– Работа как работа.
– У вас здорово получается.
– Ага.
– Просто великолепно.
Джен ничего не ответила, и Фрэнсис закрыла глаза.
– Вы давно здесь работаете? – спросила она сонным голосом.
– Всего несколько месяцев, – ответила Джен. – Так что я новенькая.
Фрэнсис открыла глаза. В голосе Джен было что-то. Какой-то оттенок. Может быть, она все еще не прониклась философией «Транквиллум-хауса»? Фрэнсис подумала, не спросить ли ее о пропавшей контрабанде, но представила, как бы мог развиваться такой разговор:
– Джен, мне кажется, кто-то порылся в моей сумке.
– Почему вы так думаете, Фрэнсис?
– Кое-что из нее пропало.
– А что именно?
Без одежды она чувствовала себя недостаточно уверенно, чтобы признаться во всем.
– А что представляет собой директор? – спросила Фрэнсис, вспоминая почтительность, с которой Яо смотрел на закрытую дверь.
Молчание.
Фрэнсис смотрела на ноги Джен в ее огромных кедах. Они не шевелились.
Наконец Джен заговорила:
– Она относится к своей работе со страстью.
Яо тоже говорил, что относится к работе со страстью. Какой-то театральный язык звезд кино или мотивационного коучинга. Фрэнсис никогда не сказала бы так про себя, хотя уж она-то действительно страстно влюблена в свое дело. Если она слишком долго не садилась за письменный стол, то начинала сходить с ума.
Что, если ее совсем перестанут издавать?
Да и с какой стати ее издавать? Она не заслужила, чтобы ее издавали.
Не думай о рецензии.
– Страсть – дело хорошее, – проговорила Фрэнсис.
– Ага, – ответила Джен. Она нашла еще одну точку и теперь вонзала костяшки в нее.
– А ваша директор временами не бывает слишком страстной? – спросила Фрэнсис, стараясь понять, что Джен вкладывает в это слово, если только что-то вкладывает.
– Она очень внимательна к гостям и готова… делать все, что необходимо… чтобы им помочь.
– Все, что необходимо? – спросила Фрэнсис. – Это звучит…
Джен начала массировать ее плечи:
– Я вынуждена вам напомнить, что благородное молчание вот-вот начнется. Как только мы услышим третий удар колокола, должны будем сразу прекратить разговор.
Фрэнсис почувствовала, как на нее накатывает паника. Она хотела получить как можно больше информации, прежде чем начнется это отвратительное молчание.
