Он надеялся, что курс лечения в преддверии годовщины, возможно, сделает его спокойнее. Дом здесь был превосходный, такой мирный и отвечал своему названию
[9], и персонал здесь был доброжелательный, заботливый. И все же Наполеон нервничал. Вчера за обедом его правая нога начала неконтролируемо дрожать. Он положил руку себе на бедро, чтобы усмирить непослушную конечность. Неужели это из-за годовщины? Или из-за молчания?
Возможно, из-за молчания. Он не хотел на все это время оставаться только со своими мыслями, воспоминаниями и сожалениями.
Гости «Транквиллум-хауса» двигались в унисон с Яо, а солнце поднималось все выше.
Наполеон мельком увидел профиль рослого рыхлого мужика, который пытался протащить контрабанду. Казалось, от него можно ждать всяких неприятностей, и Наполеон приглядывал за ним опытным учительским глазом, но тот вроде угомонился, как те ученики, от которых целый год ждешь какой-нибудь гадости, а они оказываются хорошими ребятами. В профиле этого типа Наполеон увидел что-то знакомое, напомнившее о прошлом. Может, актера из старого телешоу, который нравился ему в детстве? Это воспоминание казалось хорошим, оно пробуждало приятные воспоминания, но точно идентифицировать Наполеон его не мог.
Где-то вдалеке прозвучал крик птицы-бича – такой знакомый протяженный мелодичный треск, настолько связанный с австралийским ландшафтом, что, только уехав из страны, понимаешь, как тебе его не хватает, насколько ты привык к нему.
– Прогоните обезьяну, – сказал Яо.
Наполеон прогнал обезьяну и вспомнил, что случилось три года назад – в этот день, в это время. За день до того, как все и произошло.
Приблизительно в это время три года назад Наполеон занимался любовью со своей полусонной женой, последний раз в их супружеской жизни. Он подумал «последний раз», хотя и не оставил мыслей о сексе. Он поймет, если она будет готова. Для этого потребуется только посмотреть на нее. Он понимал. Секс казался теперь дешевым, аморальным и пошлым. Но он все еще был готов к дешевому, пошлому сексу. Она снова уснула – ему тогда нравилось, что она засыпала после секса, – и Наполеон потихоньку вышел из дому и направился к заливу. У него все долгие летние каникулы на крыше машины была закреплена байдарка. Когда он вернулся, Зак завтракал, как всегда, голый по пояс, с торчащими во все стороны волосами. Зак поднял голову, посмотрел на отца, ухмыльнулся и сказал: «Без молока». Это означало, что он все выпил. Он сказал, что завтра, может, поедет с Наполеоном покататься на байдарке. Наполеон поработал час-другой в саду, очистил бассейн, а Зак отправился на берег со своим другом Крисом, потом Наполеон уснул на диване. Девочки тоже ушли. Хизер на работу, Зои на вечеринку. Когда Зак вернулся, Наполеон приготовил для них двоих ребрышки барбекю, потом они поплавали в бассейне и поговорили об «Аустрэлиан опен», о шансах Серены, о теориях заговора (Зак любил теории заговора), о том, что Крис сказал Заку о своем желании заняться гастроэнтерологией. Зак был ошарашен странной конкретикой планов Криса на будущее, потому что сам даже не знал, что собирается делать завтра, не говоря уже о том, чем заниматься всю жизнь. Наполеон ответил, что в этом нет ничего страшного, что у Зака еще есть время подумать о будущей карьере. Все равно теперь никто не занимается чем-то одним. Он абсолютно уверенно сказал ему, что ничего плохого в этом нет; он перепроверил свою память, наверное, тысячу раз. Потом они в честь большого тенниса сыграли в пинг-понг до победы в двух партиях, и Наполеон выиграл. Потом посмотрели «Семейку Тененбаум», им обоим нравился этот фильм. Они много смеялись. Легли спать за полночь. Поэтому Наполеон утром чувствовал себя усталым. Поэтому он нажал кнопку «разбудить позже» на будильнике телефона.
Об этом решении, принятом за секунду, он будет жалеть до последнего вздоха.
Наполеон знал все о том дне, потому что многократно возвращался к своим воспоминаниям, как детектив, расследующий убийство. Он видел это снова и снова: свою руку на кнопке телефона. Он снова и снова видел другую жизнь, в которой он принял бы иное решение, правильное решение, решение, которое он обычно принимал, когда не нажимал на кнопку «разбудить позже», когда заглушал звук и вставал с кровати.
– Хватаем птицу за хвост, – сказал Яо.
Зака разбудила Хизер.
Крик его жены тем утром – он ничего подобного в жизни не слышал.
Он помнил, как бросился вверх по лестнице: казалось, он всю жизнь бежал, словно по болоту, словно во сне.
Зак сделал петлю из своего нового пояса.
Это был ремень коричневой кожи от «Р. М. Уильямса», который Хизер ему подарила на Рождество всего несколькими неделями раньше. Он стоил девяносто девять долларов, немыслимая цена. «Дорого», – сказал Наполеон жене, когда она показала ему подарок. Он помнил, как выудил чек из пластикового пакета, вскинул брови, пожал плечами. Зак тогда пришел в восторг от подарка. Хизер слишком тратилась каждое Рождество.
Ты погубил свою мать, приятель.
Мальчик ничего не оставил – ни записки, ни эсэмэски. Он не дал себе труда объяснить, почему сделал это.
– Переносим тигра через гору, – сказал Яо.
Он был молодым, этот Яо, может, всего лет на десять старше Зака. Зак мог бы устроиться на такую работу. Он мог бы отрастить волосы. Он бы неплохо выглядел с бородой – бороды теперь вошли в моду. Столько возможностей. Он был неглуп. Красивое лицо. И руки у него были умелые. Он мог бы заняться каким-нибудь бизнесом. Мог бы работать в юриспруденции, медицине, архитектуре. Мог бы путешествовать. Мог бы принимать наркотики. Почему он не подсел на наркотики? Как это замечательно – иметь сына, который делает неправильный выбор, но не фатально неправильный. Сына, который употребляет наркотики, даже продает наркотики. Сына, которого арестовывают, который отбился от рук. Наполеон мог бы вернуть его на правильные рельсы.
У Зака даже машины своей никогда не было. Зачем тебе понадобилось умирать, не испытав радости, этой необыкновенной радости владения собственной машиной?
Этот молодой идиот перед ним приехал на «ламборджини».
Зак предпочел отвергнуть этот прекрасный мир птичьих криков, «ламборджини», длинноногих девушек и гамбургеров со всякой всячиной. Он предпочел взять материнский подарок и воспользоваться им как орудием убийства.
Ты сделал плохой выбор, сынок. Ты поступил неправильно. Очень неправильно.
Он услышал эти слова и понял, что сам их произнес. Зои обернулась и посмотрела на него. Он попытался успокаивающе улыбнуться ей. Со мной все в порядке, Зои. Так, ругаю твоего брата. Его глаза повлажнели.
– Иголка на дне моря, – сказал Яо.
Мой мальчик. Мой мальчик. Мой мальчик.
Он не был сломлен. Он будет нести в себе скорбь по Заку всю жизнь, но в ту неделю после похорон он принял одно решение. Я не должен сломаться. Его задача заключалась в том, чтобы исцелиться, быть рядом с женой и дочерью, пережить случившееся вместе с ними. Он начал изучать литературу, накупил книг в интернет-магазинах, прочел их до последнего слова, загружал на свой компьютер аудиоролики, гуглил Сеть. Он посещал вторничные вечера группы потерявших близкого в результате самоубийства с таким же постоянством, с каким его мать ходила на мессу по воскресеньям. Теперь он возглавлял такую группу. Хизер и Зои думали, что он слишком много говорит, но Наполеон делал это, только когда того требовала ситуация. По вечерам вторников он редко открывал рот. Он слушал и слушал, сидя на своем складном стуле, слушал не шевелясь, а вокруг него бушевала боль. Он выступал перед родителями в школах, давал интервью на радио, издавал в Сети информационный вестник, помогал с фандрайзингом.
