Насте Багировой, моей подруге
Единственному человеку на этой планете, который никогда никому не завидует. У нее просто отсутствует атом зависти в цепочке ДНК. На этом месте у Насти розовый цветок. С Настей можно не встречаться и не разговаривать много лет. А потом случайно увидеть и начать разговор с того места, где закончили три года назад.
Андрею Джунковскому, режиссеру
Который научил меня быть вторым режиссером, правильно вести площадку и даже называть файлы. Но не научил одному: как вести площадку так, чтобы не орать. Я ору всегда, а он со всеми дружит.
Томе Пискаревой, моей незабвенной хлопушке
Которая никогда это не прочитает. Которую я всегда любила, а она меня нет. Она говорила: «Хватит постоянно всех благодарить, будь с ними пожестче!» Когда Тома перестала работать, я написала ей: «Скучаю по тебе!» Тома ответила: «А я по тебе нет!»
Леночке Жарковской, переводчице
Моей любимой, любимой, любимой. Которая всегда спасала на всех съемках с иностранными режиссерами и операторами. Которая в конце суточной смены переводит русским с русского на русский. Однажды продюсер начал кричать, что режиссер делает все неправильно, все не так и он будет уволен! Назревал ненужный конфликт. Режиссер спросил Леночку: «Что говорит продюсер?» Она перевела: «Боится, что скоро начнется дождь».
Всем моим Нефедовым, тете Гале, дяде Боре и сестре Оле
Моим родственникам, которых я никогда не поздравляю с днем рождения и праздниками, но это только потому, что такой уж я человек.
Сереже Мостовщикову, редактору
Которому всегда звоню в трудный момент. Если ему пожаловаться на жизнь или людей, то он по-человечески поддержит и скажет: «Я думал, что-то серьезное. Да правильно они говорят. Дура ты и есть дура!»
Ире Норузи, продюсеру
Которая один раз увидела, как я плачу, пошла и купила цветы. Оставила на ресепшене, там была записка: «Только не плачь, пожалуйста».
Олегу Лукичеву, двухметровому оператору
Который снимает самые красивые женские портреты и сложные непонятные фильмы. Которого обожают женщины-режиссеры. К сожалению, Олег знает, что он красивый и классный. Это всегда мешает и настораживает. Иногда я просто подхожу к нему на площадке, чтобы постоять рядом. И не важно, что он там снимает.
Тине Баркалая, режиссеру
Когда я говорю, что женщина не может быть режиссером в рекламе, то всегда добавляю: «Если ты не Тина Баркалая».
Кате Зеленовой, самой красивой девочке на площадке
Которая всегда приходит на смену в кофточках, сапожках. Даже если она наденет юбку, то это станет сразу юбочкой. И еще у Кати причесочки. Катя работает в операторской группе, она классно крутит фокус. Может принести мягкую игрушку, повесить рядом со своим монитором, и получается, что на нее нельзя наорать, хотя не за что в целом. Пока не понимаю, что с этим делать.
Максу Жукову, оператору
Потому что Зеленова попросила.
Ване Лебедеву, оператору
Потому что Зеленова сказала: «А Ване напишешь? Как же Ване не написать».
Владу Опельянцу, оператору
Великому Опелю, который любит делать так: он встает, ноги на ширине плеч, сложит руки на груди, наклонит голову, прищурит глаз и смотрит на съемочную площадку. Может так долго стоять, сразу кажется, что он видит такое, что не дано другим. Постоит, а потом кричит бригадиру осветителей: «Егорыч!» Я ему подражаю. Встану, руки сложу и смотрю. И тоже как закричу ассистенту по актерам: «Олег!»
Олегу Яковлеву, моему ассистенту по актерам
Замечательному усачу, который все время куда-то бежит. Олег, не слушай меня, я никогда тебя не уволю. Наоборот, боюсь, что ты от меня уйдешь.
Маше Савиной, художнику по реквизиту
Которая ни разу и никогда не говорила мне нет. Если я прошу у Маши что-то невозможное (танк) и нереальное (розовый) и быстро (через час), то она начинает смеяться. Маша перезвонит и спросит: «Танкист будет в вашей форме или ему взять свою? Должен ли быть снаряд в дуле?»
Денису Куприну, художнику-постановщику
Которого нет, не простила. Хотя спасибо тебе. Или не спасибо. Я еще не решила. Но в целом уже и не важно.
Игорю Капустину, директору
Который настоящий мужчина. С которым вообще никогда не страшно ввязаться в любой проект. Который называет меня Петрович. И сразу кажется, что мы с ним оба классные мужики. А когда таких больше, то вообще ничего не страшно.
Денису Кладиенко, художнику-постановщику
Который внезапно появляется в моей жизни, когда никто не может помочь, и вдруг просто так помогает. Он шутит лучше меня. Это очень неприятно, Денис.
Галие Гаязновне Хамидулиной, доктору
Которая помогла мне родить двух детей и во время беременностей называла Матрешкой.
Юле Криштофович, великой питерской девочке
Которая уже давно не девочка, а даже бабушка, но скачет с нами по площадкам, как коза. Она и продюсер, и директор, и помогает договориться с местом для съемки. Она может сказать: «На крыше этого собора, к сожалению, нельзя снимать, но вы проходите». Если накричать на Юлю, то чувствуешь себя полным говном. Не потому, что она нежная или интеллигентная. Крик не в Юлиной вселенной, она просто не понимает, что происходит и откуда этот звук.
Никите Кочкареву и Оле Тарасенко, «The Martini Shot»
Моему любимому украинскому продакшену, который я терпеть не могу. На съемках они делают такие столы, что ты не можешь влезть потом в самолет. Когда я узнаю о том, что будет съемка с Никитой, то начинаю спокойно жрать заранее, потому что все равно терять нечего. Никита может работать в любом состоянии. Если он потерял сознание, если никогда не спал или мир рухнул в пропасть. Кажется, если взорвать его, то придет глаз Никиты и скажет: «Ну как у вас дела? Все нормально? По плану идем?»
Георгию Кварацхелия, водителю из Грузии
У которого машина едет сама. Внутри его микроавтобуса есть погреб, и когда Георгий привозит в нужное место, то тебе туда уже не надо.
Жене Ермоленко, оператору
Который единственный сказал: «И про меня тоже напиши!» Было очень приятно, что кто-то хочет тут быть. С Женей есть она проблема: он честный, порядочный и добрый человек. О таких писать нечего, но не написать не могу, ведь это он. Пришлось писать про всех из-за тебя, Жень. А ведь ни про кого не собиралась. Опять ты получается сделал добро.
