И мы сядем на кухне и будем пить чай, как взрослые. Из больших кружек и причмокивать с краю.
Когда у меня родится ребенок, то чувствую, что курочка обязательно придет.
Так уж и быть, медведя тоже пущу. Я ему давно все простила. Мороженое – это не так уж и вкусно.
В моем телефоне стоит одна постоянная напоминалка. И звук у нее специально такой, как у обычной смс, чтобы я не опознала ее сразу. Когда получаю эту «смс», то улыбаюсь и вся распрямляюсь. И если рядом мужчина, то он сразу ревнует: «Кто это тебе пишет? Кто он?» А если рядом подружка, то она сразу любопытничает: «Кто тебе там пишет? Кто он?» Потому что я становлюсь улыбчивая, развожу плечи, загадка возникает в моих глазах.
Когда мама поступила в мединститут, то она пришла домой вся в слезах. Ее папа, мой дед, спросил: «Люда, что ты плачешь?» А она сказала: «Папа! Ты не понимаешь! Я буду врачом! А вдруг я сделаю ошибку?! Вдруг из-за этого погибнет человек! Вдруг я сделаю ему хуже? Вдруг чего-то не выучу или не вспомню нужное лекарство? Цена моей ошибки – жизнь!» А дед ей сказал: «Людка, никого не бойся. Режь их всех!» Моя мама стала детским врачом, благодаря ей по земле ходят люди, которые сначала родились без дыхания или весом меньше 1 кг. Меньше 1 кг – это когда видно, как подскакивают прозрачные ребра от биения сердца. И когда я скулю ей по телефону, что взялась за проект, а вдруг не смогу, то она говорит: «Алеся! Никого не бойся. Режь их всех!» Такая напоминалка у меня тоже есть.
12 янв. 2010 г
Я вообще часто их себе пишу. Например, вчера ходила на важную встречу по одному проекту. Там кино, многомиллионный бюджет, режиссер курит трубку. Когда я хожу на такие встречи, то пишу напоминалку и по времени ее рассчитываю примерно на середину встречи. Например, я себе пишу: «Нет уж, в жопу! Проси больше!!!» Потому что я всегда открываю рот, становлюсь очарованной всеми этими трубками, манимой очередным проектом и согласна на все. А потом умираю сутками на площадке с большим желанием застрелиться, а похоронить меня не на что.
Или когда иду на съемочную площадку, то пишу: «Алеся, что ты стоишь и орешь, как дура. Улыбнись всем немедленно!» В какой бы день и время суток не выскакивало это сообщение – всегда в точку. А один раз я шла на встречу с одним человеком, хотя не надо было идти. И написала себе: «Ты совершаешь самоубийство, не соглашайся». И это оказалось правдой. Потому что себя не обманешь. Или когда я иду в шопинг, то пишу: «Ну хорошо, а что ты потом будешь есть?» А вдогонку следом через минуту еще одно сообщение: «Нет, Алеся, не ври себе! Есть ты захочешь!»
Или когда я еду в длительную командировку, то пишу себе еще при взлете самолета напоминалку на день возвращения. Например: «Ну вот видишь, а ты не хотела ехать».
Самое главное, не заглядывать в напоминалки, это важное правило игры. Памяти у меня нет никакой, я все забываю сразу. В самой частой напоминалке, которая делает меня сразу улыбчивой и счастливой, после которой я расправляю плечи и становлюсь очень выразительной, к которой ревнуют бойфренды и завидуют подружки, написано: «Алеся, улыбайся и не сутулься, ну что ты сидишь тут, как кусок говна». Потому что в жизни я очень угрюмая и не держу плечи. И надо бы обязательно себе временами напоминать о том, что.
14 дек. 2010 г
Однажды видела, как начинается война. Это очень страшно, нечеловечески. Сразу понимаешь все в этот момент. Потому что война. Война начинается утром. Ты спишь и вдруг слышишь – Война! – и это ни с чем нельзя спутать. Она началась! Понятно с первой секунды, ты ее чувствуешь, как животное, впереди только боль, страх и ужас. Кровь превращается в желе.
Это случилось в другой стране, когда я спала в гостинице после ночной смены. Сплю и вдруг говорят: «Уважаемые гости! Мы проводим плановые учения по эвакуации посетителей отеля в случае пожара. Просим вас покинуть номер и спуститься на первый этаж по запасной лестнице». И дальше тот же текст на разных языках. По какому-то громкоговорителю, который вмонтирован в номере.
Легла в семь утра, а плановая эвакуация началась в девять часов. После суток работы и беготни, когда мозга нет вообще, когда не понимаешь, где верх-низ, тебе очень громко и прямо в голову говорят: «Уважаемые гости…» Ты вскакиваешь и не понимаешь ничего. То есть понимаешь, что что-то ужасное, выхватываешь отдельные слова «эвакуация», «пожар». Стою и думаю с недосыпа: «Вот и все, это точно война. Ну почему я не купила стол? Почему?» Накануне видела в магазине красивый стол, но подумала, что дороговато. А сейчас началась война, и теперь ничего не имеет значения. Но до войны у меня мог бы быть красивый стол. А теперь ничего не будет. Теперь нас убивают. И под предлогом пожарной эвакуации выманивают из номеров. Потому что когда в концлагерях заводили в газовые камеры, то немцы тоже заранее не предупреждали, куда ведут, а говорили, что все идут в душ. Поэтому у меня это все сразу в голове сложилось: и газовые камеры, и плановая эвакуация, и стол.
Потом, через час, я встретила нашего оператора около ресепшена. Он с яростью пытался рассчитаться за мини-бар, а деньги не брали, потому что «у нас пожар, все системы заблокированы». Мы с оператором улетали первыми со съемок, остальная группа позже. Его не пустили в лифт с чемоданами, потому что нельзя пользоваться лифтами во время пожара. Он орал на всех страшно, как на войне. А я стояла рядом с таким видом, будто в шерстяном платке, повязанном через все тело, с тюками и провалившимися от голода глазами. У меня в одной руке был чужой ребенок, которого спасла во время бомбежки, а в другой алюминиевый чайник. Я выплакала все глаза, ресницы выпали от тифа (от тифа выпадают ресницы? но у меня выпали). Стояла около ресепшена с ожиданием, что сейчас в чайник нальют жидкой каши, потому что это единственная посуда, с которой я во время войны хожу на раздачу. Вчера я ела мыло, которое выменяла на сахар (зачем менять сахар на мыло, а потом есть мыло, я не знаю, но стояла именно с таким видом).
Я была такая счастливая на самом деле. И смотрела на оператора с такой блаженной радостью и нежностью. И на всех этих людей, и на всю эту жизнь вообще. Потому что час назад пережила начало войны. Я проснулась толком только около ресепшена. А там мир и оператор пытается рассчитаться за мини-бар. И скоро я полечу домой, там чисто и тихо. И нет войны. И мыло есть не надо. И можно купить стол. Оператор орал, орал, а я его обняла, прижалась вся-вся, а он теплый. И я думаю: «Как хорошо».
18 янв. 2010 г
Ночная смена, и режиссер говорит: «Так, Алеся, покажи мне массовку, прежде чем мы поставим ее в кадр. Хочу увидеть заранее!» И я ему отвечаю: «Хорошо, конечно». И где-то между словами «хорошо» и «конечно» понимаю, что забыла вызвать массовку. Все, мне конец. Ночная смена, где я ночью возьму массовку? И внутри катаются волны ужаса вперемешку с волнами тошноты. Ад творится в моих кишках. Потому что я подвела людей, группу, режиссера. И я просыпаюсь на глубоком вдохе, воздуха не хватает, быстро звоню Свете, бригадиру массовки, и кричу ей: «СВЕТА Я ЗАБЫЛА ВЫЗВАТЬ МАССОВКУ МНЕ НАДО СРОЧНО НА ПЛОЩАДКУ СЕЙЧАС». А время четыре часа ночи. И Света спит. И где-то между словами «срочно» и «сейчас» я понимаю, что это все приснилось. Что смены нет, я сплю дома, режиссер Петя Буслов тоже где-то спит и не хочет смотреть массовку в четыре ночи, и вообще все хорошо. А Света говорит мне: «Алло, Алеся? Алло? Ты что молчишь?» Ну я там что-то пролепетала про то, что ой, ты знаешь, вот прямо сейчас решили, что не надо массовки или надо, но мне вообще-то некогда с тобой говорить, у меня смена. А потом отмачивала себя в чае на кухне, мерила температуру путем наложения рук на зад, и принимала компрессы из кота Мити на лоб.
