Вдруг десятки радуг вспыхнули в небе. Одна из них упиралась прямо на площадку. Хрустальная мельница оказалась в радужном столпе. Маша попыталась дотронуться до нее, но ветра, наученные горьким опытом, защищали Сердце, и мельницу окружил бешеный вихрь, настоящий воздушный щит.
Со стороны послышался крик. Маша обернулась. Чуня кричал в воздухе, растопырив руки и ноги, призрачный ветер вокруг него окреп, секунда – и Чуню тоже скрыла радуга. Цвета радуги завертелись волчком, превратились в огромный круг, и Чуня исчез. Маша осталась одна на площадке. Она огляделась по сторонам. Сердце Ветров было под надежной защитой. Над городами по всему миру сияли радуги. День Радужного ветра. А где же Федор Ветрович?
– Помогите, – послышался слабый крик.
Маша подбежала к краю. Федор Ветрович висел, держась руками за кромку площадки. Недолго думая, Маша сбросила с себя плащ, свернула жгутом и обернула его вокруг камня. Такой способ она прочитала в одном из учебников Сквозняков. Обернув один конец вокруг руки, второй кинула Федору Ветровичу. Тот не мог как следует держаться замерзшими руками, поэтому Маша помогала ему, схватив за шиворот, упираясь ногами в кромку площадки. С трудом обоюдными усилиями он подтянулся, зацепился локтями, так держаться было легче.
– Я не смогу вас вытащить, – прохрипела Маша. – Вы слишком тяжелый.
Тот только отдувался.
– Папа! – Алину принес Аэрон, и она с помощью своего Покорителя Воздуха помогла Маше втащить Федора Ветровича на площадку. Аэрон сказал, с презрением глядя на Федора Ветровича:
– Он едва не убил семью ветров, мы не станем его спасать. Забирайте его и уходите, для людей наша скала теперь закрыта.
– Простите нас, – прошептала Алина. – Не судите о людях по одному человеку. Мы же не судим о всех ветрах по поведению ураганов.
– Ты хочешь сказать, что твой отец человек-ураган? – вскинул бровь Аэрон. – Ладно. Я понял.
Он с независимым видом завис в сторонке.
– Зачем вы меня спасли? – тяжело дыша, спросил Федор Ветрович.
– Алина просила меня спасти вас, – ответила Маша.
– Папа, что бы ни было между нами, мы всегда будем одной семьей. Только теперь я за тебя отвечаю, как в детстве ты за меня, – Алина надела на голову отца пушистые наушники и отошла к противоположному краю скалы. Там, отвернувшись, она потянула за веревку дельтаплан, сплетенный из паутины перелетных ежей. Тот до этого болтался мертвым грузом, и теперь не очень-то получалось вытащить его из-за камней. Маша подумала, что ей надо бы помочь, но у нее все еще болела каждая мышца после того, как она пыталась одна удержать тяжеленного Федора Ветровича.
– Честно говоря, я бы и без ее просьбы вам помогла, – призналась Маша, опустив руки в карманы, потому что они совсем окоченели. Между пальцев запуталась тесемка – ее первое тканое Заклинание.
– Почему? – тихо спросил Федор Ветрович. Его руки тоже были в карманах.
– Потому что не могу оставить живого человека в опасности, – удивилась девочка. – Это же нормально.
– Значит, ты лучше, чем я, – вдруг быстро сказал Федор Ветрович, выдернув обе руки из карманов, и швырнул в Машу вонючий черный порошок. Маша закашлялась, почувствовав запах порокуса, порошок забил ей нос, запутался в волосах, одежде, попал за шиворот. Вокруг нее словно повисло облако. Тут Управитель со всей силы толкнул ее. Маша запнулась за кромку площадки и упала со скалы.
Падая, она успела заметить, что воздушные странники, все одновременно, рванулись к ней! Но отшатнулись от облака порокуса. Маша поняла – это смерть. В панике она пыталась щелкнуть пальцами. Маячок, хоть какой-нибудь! Но между пальцев все еще была обернута тесемка – Заклинание. Тесемка расползлась в ее руке, растаяла, как снежинка. Маша упала. Но вместо страшного удара о скалы она почувствовала тепло, словно рухнула в собственную мягкую кровать.
Глава 30. Мельница Между Мирами
Маша не знала, сколько пролежала. Пару минут, полчаса? Она просто отдыхала и согревалась, глядя в жемчужное небо. Казалось, что оно было затянуто облаками. Только облака эти мягко сияли, словно солнце за ними было не шаром, а брызгами из пульверизатора. Боль и холод постепенно покидали измученное тело, страх падения уступил место покою. Ветер шуршал в высокой осоке вокруг, руки заносил нежный и теплый песок, слышался легкий плеск воды неподалеку, а еще мерный, чуть слышный деревянный скрип время от времени.
Когда Маша решилась пошевелить руками, она почувствовала, что между пальцев, там, где была тесемка, еще чувствуется что-то вроде волоска. Девочка поднесла руку к глазам. От тесемки Заклинания остались лишь лохмотья, да и те быстро таяли в воздухе. Только одна нить, красная и блестящая, истончалась, становилась жесткой, как леска. Она словно прилипла к пальцам, казалось даже, что врезалась в кожу, только было совсем не больно.
Убедившись, что от красной нитки не избавиться, Маша решила осмотреться. Она села с трудом – у нее больше ничего не болело, однако по всему телу разливалась истома, больше всего на свете хотелось сладко, с хрустом потянуться, а потом лечь, свернуться клубочком, чтобы теп лый песок продолжал заносить ее с головой, словно одеялом… Но какой бы соблазнительной ни была мысль отдохнуть, глупо было спать в незнакомом месте, не изучив его. Пока девочка сидела, она видела только высокую осоку. Настолько высокую, словно Маша вновь стала белкой. В памяти всплыло последнее превращение, голова снова закружилась, и девочка поспешно встала, чтобы избавиться от этого ощущения.
Вокруг не было ничего, кроме осоки. Небольшой луг, покрытый только травой и песком. За осокой виднелась вода, а над ней поднимались клубы не то тумана, не то пара, словно Маша стояла на кусочке сахара в чашке с горячим чаем… Из-за тумана не было видно, есть ли другая земля или весь этот мир покрыт водой и туманом. Хотя девочка поворачивалась, она не могла определить источник деревянного поскрипывания. Только когда она замерла, всматриваясь в клубы пара, скрип стал громче, отчетливее, и на землю упала большущая тень. Маша обернулась. Прямо за ней выступила из тумана старая деревянная мельница, высотой с трехэтажный дом. Она выглядела неправильной – лопасти были непропорционально большими, они едва не чиркали по земле с каждым поворотом. Сразу за лопастями виднелась дверь, а к ней простая лестница – три грубо сбитых дощечки, подпертых кирпичами.
Маша еще раз огляделась по сторонам. Медленно обошла мельницу. Ничего. Только пятачок земли, поросший травой, да вода, да туман. Осока росла прямо из воды. Что-то в этом было неестественное, неправильное, как и в мельнице. Девочка дотронулась до воды, та была теплая, почти горячая, как в ванне. Маша долго всматривалась в нее, смотрела за шевелением травинок на дне, и тут до нее дошло, чего не хватает – жизни. Не суетились водомерки, не шныряли пескари, не было ракушек, не видно ни муравья, ни мошки… Не было и птиц. Остров был мертвым. Маша поднесла мокрые пальцы и осторожно лизнула их – вода была соленой, как морская. Ей показалось, что за туманом она увидела линию горизонта…
