Может хотел, чтобы желторотик в моем лице запомнил свое поражение навсегда. Не знаю, но мне предложили самые невыгодные условия сделки продажи бизнеса отца. Даже если бы согласился на условия, то после передачи семейной фирмы остался по уши в долгах. Но я не согласился, сопротивлялся и барахтался, беря кредиты под огромные проценты лишь бы погасить текущие платежи, и увязая все больше в этом болоте.
Время шло и это начало раздражать бизнесмена, он решил припугнуть меня, и в один далеко не счастливый день моя двадцатилетняя сестра-студентка не вернулась с занятий из своего университета. Мы с мамой искали ее два дня без всяких результатов, она исчезла в одночасье, никто не видел, никто не слышал. Ее закадычная подружка рассказала, что они расстались как обычно, сестра при ней вошла в подъезд дома, вот только до квартиры она так и не дошла. А вечером второго дня кто-то позвонил в дверь нашей квартиры: на пороге стояла сестренка в разорванном у горла грязном платье, с потеками косметики на бледном лице, с глазами, в которых страшно выделялись неестественно огромные зрачки и с застывшим спокойным лицом, безэмоциональным, неживым, словно это маска, которую она надела, перепутав маскарад с буднями. Я смотрел на нее и понимал, что сейчас этот мир, мой мир, рушится и никогда уже не будет прежним. И только испуганный вскрик подбежавшей мамы заставил начать действовать. Я попросил маму увести сестру в ванную, чтобы умыть ей лицо и снять обрывки грязного платья и белья, но ни в коем случае не принимать душ, понимая, что ее прежде должны осмотреть врачи и расспросить милиция, которым я сейчас лихорадочно звонил. Меня ждало еще одно потрясение, когда, прибежав в ванную на громкий крик и судорожный плач мамы, увидел обнаженное избитое тело сестры, все в черно-фиолетовых и красных синяках, ссадинах, вдоль спины которой небрежным мужским почерком шла надпись красным маркером «А мы предупреждали».
Вот тогда я плакал навзрыд, первый и последний раз в жизни плакал, зажимая себе рот, чтобы не кричать от отчаяния, задыхаясь и хрипя, сжимая кулаки в бессилии что-то изменить, забыв, что рядом со мной рыдает мама и по-прежнему неестественно спокойно стоит сестра. Все последующие события размазались во времени: приезд скорой помощи, милиции, мое заявление, заявление сестры и прочее воспринимались как бы со стороны. Наверное, так мозг защищался от потрясения, чтобы не сойти с ума. Я ходил около палаты, где лежала потом в беспамятстве моя младшая сестра, изнасилованная в гаражах недалеко от дома тремя подонками, которых впоследствии так и не нашли, а в груди под сердцем копилась глухая темная ярость и жажда мести. Месть этому миру за бессмысленную жестокость, попадавшую совсем не тем, кто ее заслуживал. Эта жестокость для людей, которые давно таковыми не являлись, скрывая хищные морды под личиной благообразных людей, Антону Синягину, который так жестоко распорядился судьбой моего отца и сестры. Но сами испытания только начинались, чередой наваливаясь со всех сторон. Потому что через две недели я собственными руками обрезал кухонным ножом, неуклюже сделанную сестренкой веревочную петлю, с ее остывающим телом, показавшееся мне таким легким и маленьким, когда я бережно опускал его вниз. И лихорадочно пытался развязать трясущимися пальцами затянувшийся на нежной шейке узел, молясь и безумно надеясь, что каким-то чудом сестра еще жива. А рядом, сидя на полу, качаясь всем телом, схватившись руками за голову, беспрерывно выла мама. И от этого безнадежного звериного воя, леденела и застывала в корчах душа. Спустя некоторое время рядом с могилой отца появилась еще одна, свежая могила моей сестренки, так и не нашедшей в себе сил продолжать жить дальше после того, что сделали с ней подонки, изощренно насиловавшие двое суток девушку, предварительно накачав наркотиками.
Наверное, именно тогда что-то сломалось в моей душе, в тот самый миг, когда на дорогих душе могилах давал клятву отомстить Синягину и его прихлебателям, за все беды, которые он нам причинил. В гневе и эмоциях я совершил ошибку, сам позвонил бизнесмену крича в трубку, что не прощу ему смерти своей сестры и отца, что отомщу так же страшно всем его родственникам и близким, до кого смогу дотянуться. Он пытался объяснить, что к смерти сестры не имеет никакого отношения, что девочку должны были только попугать, чтобы надавить на меня. В такое время мы живем, но он никогда бы не позволил ее пальцем тронуть, у самого дочь росла, прекрасно понимал, как далеко можно заходить, а что делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Сам разберется с теми подонками, что совершили это преступление. Он говорил по телефону уверенно, не боясь, что я могу записать его слова и прочее. Вот тут бы мне надо было остановиться и подумать о происходящем, но меня несло, и я продолжал угрожать. Дурак! Сейчас, по происшествии лет, отчетливо осознал, что вряд ли он хотел, чтобы все зашло так далеко как в этот раз с поглощением фирмы. В принципе, для его корпорации она была как капля в море, ради которой не стоило становиться совсем уж беспринципным мерзавцем, воевавшим с недавними детьми такими подлыми методами. Он прекрасно знал, что в тот момент желторотый пацан для него совсем не опасен, а он для меня недосягаем.
Но я был в отчаянии и горе, что подстегивало меня к решимости отомстить любыми методами и возможностями. Вот только последних было не так много. Тем более рядом со мной тихо сходила с ума мама, чей разум не справился с двойной потерей близких людей, и она предпочла уйти в свой внутренний мир, где ей было хорошо и уютно. К этому времени Синягин прекратил попытки рейдерского захвата фирмы и, предложив за нее хорошие деньги, выкупил ее, тем самым позволив мне позаботиться о прекрасном месте для лечения и проживания мамы. Тогда-то я и познакомился с доктором психологических наук, профессором Томских Владимиром Викторовичем, который принимал живейшее участие в постановке диагноза и дальнейшем лечении моей мамы. Впрочем, несмотря на все прошедшие годы, он и сейчас с успехом руководит своей клиникой и наблюдает маму.
Практически же на деньги Антона Синягина я нанял детектива, чтобы следить за его юной дочерью Полиной, недавно справившей свое шестнадцатилетие. У меня появилась навязчивая идея отомстить ее папочке той же монетой, чтобы тот на себе испытал все горе и отчаяние, через которое прошел я, лишившись своей младшей сестры. Часами рассматривал фотки Полины и отчеты, присылаемые детективом. С болезненным любопытством всматривался в ее лицо, пытаясь понять, какая она на самом деле. Такая же стерва, как ее папочка? С фотографий на меня смотрела еще не оформившаяся девчонка, этакий худенький угловатый подросток с не детским взглядом темных больших глаз, казавшимися непропорционально огромными на маленьком личике. Совсем не похожее на смешливое лицо вечно улыбавшейся сестренки, которой уже нет на этом свете, а вот эта Синягинская девка жива. Волосы, заплетенные в две толстых косы или небрежно забранные в хвост на затылке. Брендовые дорогие вещички. Вот вырастет, и так же, как папочка, принесет окружающим много горя. Говорили, что она капризна и имеет неуживчивый характер, вечно воюет с прислугой, учителями, охранниками и женщинами отца. А тот просто обожает дочку и во всем идет на поводу. Какой из нее нормальный человек может вырасти при таком воспитании и папаше, я только лучше сделаю людям, убрав с их пути такую мерзкую пакость?! Значит, если что с ней случится страшное, то Синягин до конца почувствует, каково бывает тем, кто попал под неумолимые колеса его бизнеса. Пусть захлебнется от отдачи собственной подлости. А за девчонку он явно переживает, не зря за той везде таскается двое охранников, понимает, падла, что за все, что делает, может и дочке не поздоровиться. Сложно было к ней подобраться, но эта прохиндейка изредка выбиралась из дома, в то же кафе или в парк. Вполне можно придумать, как ее перехватить и похитить. Конечно, я сам не смог бы изнасиловать девочку, но есть же люди, за деньги согласные на все? В конце концов, через знакомых мне посчастливилось выйти на Синягиское окружение, вернее, на одного из его охранников. Мы предварительно с ним встретились, обговорили то, что я хочу. Этот тип долго мялся, говорил, что сложно, практически невозможно, но у него самого на папашку была собственная обида, тот недавно «с волчьим билетом» погнал его с работы, теперь он не мог никуда устроиться, хоть из города уезжай. Сумму за выполнение услуги он запросил немалую, сказав, что один точно не справится и придется делиться с товарищем, который тоже будет участвовать. Мы договорились встретиться еще раз на малолюдном берегу реки, куда я приеду с задатком и окончательно проработанным планом похищения девчонки. Я и приехал в один из вечеров, правда встречали меня не только те, с кем я договаривался, но и сам Синягин со своими людьми, которые удерживали недалеко моих предполагаемых исполнителей. Дальнейшее напоминало действие паршивого спектакля, когда озверевший Синягин, схватив меня за горло наносил удары, шипя змеей и плюясь от гнева. Крича, что пожалел меня, плюгавого щенка, а тот полез на самое дорогое и сам виноват во всем, потому что теперь он точно уберет меня от его дочки всерьез и надолго, чтобы всякая гнида и не помышляла причинить девочке малейший вред.
