Он глубоко вздохнул, проглотил всю ненависть, которая росла в нем последние три недели, и заставил себя вспомнить.
Господи, всего семь месяцев.
И все кончится.
Девять месяцев – это не много. Она уже на восьмой неделе, так что остается всего семь, да, семь месяцев. Они справятся, они будут держать закрытым сундук с ненавистью и раздражением – и пошел Сароцини куда подальше.
– Как у тебя прошел день? – спросил он.
– Ездила к Майлзу Ванроу. Очередное сканирование. – Не зная, как он к этому отнесется, она решила умолчать о том, что слушала, как бьется у ребенка сердце. – Потом приехала домой, поработала над рукописью Фергюса. Затем решила повесить пару картин, одну с Суффолкской гаванью – помнишь, она тебе нравится. Она будет хорошо здесь смотреться, как ты думаешь?
– Думаю, хорошо. Я получу свой поцелуй?
Чувствуя, что настроение у мужа улучшается, она поддразнила его:
– Подними гвоздь, который я уронила, и я подарю тебе такой поцелуй, что ты закачаешься!
Джон нашел гвоздь, и Сьюзен вбила его в стену. Затем он подал ей картину, блеклый закат в морском порту, пейзаж, который они купили несколько лет назад на уличной распродаже.
– Может, посмотрим кино? Сегодня по телевизору есть несколько стоящих фильмов.
– Если хочешь. – Перспектива провести так вечер не вызвала у нее особого вопроса.
– А ты не хочешь?
– Просто сегодня такая хорошая погода, а скоро похолодает, и в саду уже не посидишь. Почему бы не устроить барбекю? Мы уже долго его не делали.
Джон рассудил, что она права. Уже конец сентября – лето прошло, будто и не бывало.
– Погода была хреновая, – сказал он, – потому и не делали.
Сьюзен повесила картину и выровняла ее. Когда она спускалась вниз, Джон придержал лестницу, а когда спустилась – заключил в объятия. Она прижалась к нему, уткнулась лицом в плечо. Он ощутил аромат ее волос, смешанный со сладким кокосовым запахом ее шампуня.
– Я люблю тебя, – сказал он.
Из-за алкоголя и табака он пах очень по-мужски. Когда Сьюзен только начала с ним встречаться, от него всегда пахло табаком, и это нравилось ей, поскольку напоминало о детстве – так всегда пахло от отца.
– И я люблю тебя, – ответила она. – Больше всего на свете.
Вместо барбекю, они поднялись в спальню и занялись любовью. После Джон уснул и проснулся через пару часов от шелеста бумаги – Сьюзен читала переписанную Фергюсом Донлеви рукопись. Джон обратил внимание, что за последние недели ее грудь стала немного больше. Это его возбудило.
Он нежно провел по груди пальцем, особо отметив сосок. Сьюзен выгнула спину и тихонько застонала.
– Ты не голодный? – спросила она.
– Голодный. Что приготовим?
– Не знаю. Что-нибудь легкое. Яичницу?
– Хорошо. Я сделаю. – Джон поцеловал ее и выбрался из кровати.
– Господи, он снова твердый! – сказала она.
Он улыбнулся:
– Да. С тобой эта проблема возникает у меня постоянно. – Он обернул бедра полотенцем и направился на кухню.
«По крайней мере, сегодня мы вернули нашу жизнь в прежнее русло», – подумал он.
31
Два с половиной месяца. Теперь, когда доктор Ванроу указывал на ребенка, у Сьюзен не возникало сомнений, туда ли она смотрит. Она могла ясно различить на дрожащем серо-белом экране ручки, ножки и даже, если Ванроу показывал пальцем, крохотные ступни.
«Невероятно, – думала она. – Живой ребенок. Во мне».
Ребенок двинул ножкой, затем другой. Сьюзен хотелось смотреть еще, но гинеколог отнял датчик от живота, и изображение исчезло с экрана.
Майлз Ванроу посмотрел на Сьюзен и улыбнулся:
– Сьюзен, я могу подтвердить жизнеспособность плода. Визуально все в норме, он здоров, степень сформированности мышц в пределах нормы, синдром Дауна исключен. Период наибольшей вероятности выкидыша позади.
– А что, вы не исключали возможности того, что у него может быть синдром Дауна? – Сьюзен заволновалась.
Он успокоил ее бархатным голосом:
– Дело не в этом. Просто до сегодняшнего дня еще рано было производить проверку. Тест на синдром Дауна – рутинная процедура, а вам еще далеко до опасного в этом отношении возраста.
Сьюзен знала, что чем старше родители, тем большей будет вероятность произвести на свет ребенка с синдромом Дауна, но не имела понятия, имеется ли при этом в виду только возраст матери или обоих родителей. Неожиданно для самой себя она вздрогнула, и Ванроу бросил на нее обеспокоенный взгляд:
– Сьюзен, с вами все в порядке?
Она кивнула. Вздрогнула оттого, что вдруг с отвращением вспомнила: внутри ее растет ребенок не от Джона, а от мистера Сароцини – плоть от плоти его. Это происходило уже не в первый раз: несколько дней все было как будто спокойно, а затем на нее накатывал внезапный ужас от осознания того, что она носит в себе чужого ребенка.
«Но этот ребенок не только мистера Сароцини, но и мой», – напомнила она себе, попыталась убедить себя.
Она добралась до точки необратимости. Ее тело не отвергло ребенка, и теперь это мог сделать только ее разум. Аборт еще рассматривался, конечно, как вариант, но только в теории. Перед глазами Сьюзен стояло изображение на экране. Эти маленькие ножки, как они двигаются. Это просто… просто чудо.
– Могу я еще раз послушать, как бьется его сердце? – спросила она.
– Конечно, Сьюзен. – Гинеколог положил датчик ей на живот, несколько раз передвинул, пока не поймал звук, и Сьюзен некоторое время тихо лежала, загипнотизированная ровным стуком крохотного сердца…
Поднявшись, Сьюзен почувствовала, что в ней струится энергия такой силы, какой она не ощущала никогда раньше. Даже суровая медсестра улыбалась.
– Это мальчик или девочка? – спросила она и заметила, что Ванроу и медсестра быстро переглянулись. Может, показалось? Или они что-то знают?
– Мы сможем сказать не раньше, чем когда наступит срок четыре месяца, – сказал гинеколог. – Сьюзен, вы уверены, что хотите заранее знать пол ребенка? Многие матери не хотят.
– Я не уверена, – сказала она, размышляя о том взгляде, которым они обменялись. Что же он означал?
– Давайте отложим этот вопрос до того времени, когда мы будем в состоянии на него ответить, – сказал Ванроу. – Я всегда говорю своим пациенткам, что самое главное – это здоровье ребенка. А если вы хотите, чтобы ваш ребенок был по-настоящему здоров, вы должны всем сердцем любить его уже тогда, когда он находится в утробе. Любите ли вы своего ребенка?
– Да.
Врач тепло улыбнулся:
