– Что?
– Мой золотой «Данхилл».
– Пропал?
– Да.
– А она на столе лежала? Ты уверен?
– Она всегда лежит на столе.
– Может, на пол упала?
– Джон, я только что не разобрал стол на части. Прочесал всю чертову комнату. А кроме него, никого из посторонних тогда не было. Ни единого человека.
Джон едва подавил смех – ситуация представлялась ему забавной, но он не хотел обижать Арчи, которому она явно такой не казалась.
Арчи, заметив улыбку, возмутился:
– Думаешь, это смешно?
Джон, улыбаясь еще шире, сказал:
– Ну да. Извини. Человек покупает у тебя облигаций на сумму пять миллионов фунтов и заодно крадет зажигалку.
– И он даже не мой клиент. Комиссионных я с него ни пенса не получу.
– И что ты сделал?
– А что я мог сделать? У него с нами пятимиллионный бизнес. Не мог же я его заставить вывернуть карманы.
– А ты не спросил его? Может, он прихватил ее по ошибке?
– Спросил. Он посмотрел на меня так, будто я – собачье дерьмо на дороге, и сказал: «Проз-зтите, но я не курю». – Арчи подбросил мяч в воздух и яростным ударом послал его через корт. Тот врезался в ограждение и упал. – Ну и дружки у тебя!
38
Новые владельцы собирались основательно повыкосить старые кадры «Магеллан Лоури», и каждый сотрудник мог получить письмо с уведомлением об увольнении.
До Рождества оставалось всего девять дней, на всех столах стояли поздравительные открытки. Художественный отдел развесил повсюду золотых ангелочков и мишуру. Кто-то поставил в коридоре большого Санта-Клауса, что-то объясняющего оленю Рудольфу. Однако настоящего веселья все равно не было. Каждый, кто работал в издательстве, думал: «Хоть бы не меня».
Все с утроенным рвением стали ходить на вечеринки, где собирались люди, связанные с издательским делом, и старались завести как можно больше полезных знакомств. В «Магеллан Лоури» должны были сократить сто должностей – а вообще в издательстве работало сто пятьдесят человек.
Одна Сьюзен не унывала. После Рождества она собиралась уйти в ранний декретный отпуск, а потом будь что будет. Она не знала, как повернется ее жизнь после рождения ребенка. Однако внутренний протест против того, чтобы отдать ребенка – мистеру Сароцини или кому-либо еще, – становился все сильнее.
Она погладила себя по животу.
– Привет, Малыш, – прошептала она. – Как ты сегодня? Ждешь Рождества? Я тоже! На выходных мы купим елку. Ты, конечно, ее не увидишь, но ты же поможешь нам ее выбрать, правда?
Малыш ответил легким ударом.
Открылась дверь, и вошла Кейт Фокс.
– Сьюзен, ты говорила, что вы с Джоном еще ничего не планировали на Рождество. У нас будет большое семейное торжество. Если хотите, присоединяйтесь к нам с Мартином.
Сьюзен тепло поблагодарила ее, представив, как отреагировал бы на это Джон:
– Это очень мило с твоей стороны, но мы едем в Котсуолд к Гаррисонам и пробудем там неделю. Но все равно спасибо.
– Не за что. Но вы ведь все равно придете к нам в гости в начале нового года?
– Да, это было бы замечательно.
– Как младшенький сегодня?
– Не спит. Пихается.
– Ну ладно. Я, собственно, только затем и пришла, чтобы пригласить тебя к нам. А ты заметила, что, когда чувствуешь в первый раз, как шевелится ребенок, это будто кто-то гладит тебя пальцем изнутри?
Сьюзен кивнула:
– Да! Именно это мне и пришло в голову. Слышишь, Малыш? Ты меня будто пальцем гладил.
Малыш слышал.
– Ты разговариваешь с ним. Это очень хорошо, – сказала Кейт.
– Я знаю. Мне Майлз Ванроу говорил. И еще он сказал, чтобы я давала ему слушать музыку.
– Я ставила музыку всем моим детям.
– Я тоже начала. Малышу нравится Моцарт. Он предпочитает его року.
– Понимающий ребенок, – сказала Кейт.
– Да уж.
Кейт вышла, и Сьюзен опять погладила себя по животу:
– Слышал, Малыш? Ты понимающий ребенок.
Малыш легонько пихнул ее.
– Да, ты прав. Ты самый понимающий ребенок из всех.
Зажужжал звонок внутренней связи. Это был администратор, сообщивший Сьюзен, что к ней пришли.
Сьюзен ответила, что сейчас спустится, и зевнула. Она бы предпочла поспать, вместо того чтобы идти обедать с тем, кто ждал ее внизу, но ей нужно было задать этому человеку один вопрос. Усилием воли заставив себя подняться, она сказала:
– Малыш, тебе оказана большая честь. Ты приглашен на обед с очень известным ученым. Как тебе это нравится?
Малыш никак не отозвался.
– Понятно. На тебя не производят никакого впечатления известные люди. Это впечатляет. Я уверена, ты высоко взлетишь, когда вырастешь.
Очень известный ученый, одетый в твидовый пиджак и плотную хлопчатобумажную рубашку с открытым воротом, сидел напротив нее. После того как летом он безуспешно попытался поцеловать ее на набережной, между ними возникла напряженность, граничащая с холодностью, и Сьюзен не могла разобраться, потому ли, что она дала ему такой резкий отпор, или из-за того, что она продолжала вырезать целые куски из его еще не до конца переписанной рукописи.
Сегодня, однако, он был более расслаблен и похож на себя прежнего. Она сказала ему, что рукопись наконец обрела форму и что, по правде говоря, результат даже превосходит ее ожидания.
Затем, собравшись с духом, она сообщила, что после Рождества у него будет новый редактор.
– Почему? – спросил Фергюс, затем посмотрел на нее. – О, черт! Как же я сразу не понял. Это отвращение к кофе, сигаретному дыму, алкоголю – ты же беременна, верно?
Сьюзен кивнула. На его лице появилось испуганное выражение, и она вспомнила их летний разговор, когда он начал рассказывать ей о своем сне, но потом передумал. Она без всякой охоты ковырнула вилкой в тарелке равиоли с тунцом.
– Ничего себе! – вымученно сказал Фергюс. – Отличная новость!
– Спасибо.
– Твой муж… вы оба… наверное, вы очень рады.
Она отыскала глубоко запрятанную улыбку, извлекла ее на свет божий и скрылась за ней, как за маской.
– Да, мы рады.
– Когда это случится?
– Двадцать шестого апреля.
– Может, это стоит отметить шампанским?
Сьюзен убрала с лица улыбку и покачала головой:
– Нет, Фергюс, спасибо. Не думаю, что это будет хорошо для ребенка. И мне сегодня еще нужно работать.
