Она открыла дверь и увидела щуплого мужчину, похожего на стареющего хиппи. У него были соломенного цвета волосы, собранные в хвост, узкие плечи и широкая теплая улыбка на небритом худом лице, отражавшаяся в его глазах. Еще до того, как он открыл рот, она заразилась его хорошим настроением и тоже заулыбалась.
– Проспал, – сказал он и виновато пожал плечами. – Вы уж простите.
– Джо? Вы Джо, верно?
– Точно, это я. А вы миссис Картер?
– Да. Я уже начала беспокоиться. Мне скоро нужно будет уехать. – Она взглянула на часы. – В полвторого я должна быть на Харлей-стрит. Проходите, пожалуйста.
– Вам крышу надо починить, верно?
– Да.
– Гарри сказал, что вы посчитали стоимость ремонта и поняли, что при покупке дома вас ободрали как липку.
– Да.
– Сначала я все проверю снаружи – лестницы я привез. – Он показал большим пальцем за спину, где на улице стоял большой ветхий фургон, выглядящий так, будто его не припарковали, а бросили.
– Хотите чаю?
– Убил бы за чашку. – Он потер лоб. – Ух, как болит голова. Похмелье не слишком приятная штука, верно?
Она улыбнулась:
– Может быть, дать вам пару таблеток парацетамола?
– Спасибо, но у меня их уже полное брюхо. – Он помотал головой, пошел к своему фургону – маленький человек в спецовке, мешковатых штанах и дырявых кедах – и поднял его заднюю дверь.
Джон приехал в девятом часу. Заводя свой «БМВ» задом на место стоянки, он сделал быстрый подсчет. Сегодня среда, 20 марта. Осталось всего пять недель. Пять недель спустя Сьюзен родит этого ребенка, они забудут все это, и начнется их прежняя жизнь.
Он хотел вернуть себе свою жизнь больше всего на свете. «Диджитрак» процветал, и теперь у них были деньги и на капитальный ремонт дома, и на развлечения в выходные. Они могли обедать и ужинать в ресторанах, не задумываясь о том, сколько стоит то или иное блюдо. У них было достаточно денег, чтобы на всю катушку наслаждаться той свободой, какая была у них раньше, – и даже большей, потому что Сьюзен не работала теперь от зари до зари, – но они ничего такого не делали.
Они жили будто в капсуле, где время застыло и сдвинется с места только после рождения ребенка. Джон уже толком и не знал Сьюзен. Она всегда тепло встречала его, когда он возвращался домой, готовила великолепные ужины – разве что в них было слишком много оладий, – но ее жизнь и мысли вращались теперь исключительно вокруг ребенка, а не вокруг него.
Ее приступы пугали его, но покойный Харви Эдисон сказал, что беспокоиться не о чем. Майлз Ванроу утверждает, что киста уменьшается и что большая часть болей, которые она сейчас испытывает, имеют естественное происхождение. По правде говоря, Джона не удовлетворяло такое объяснение. Он специально затронул эту тему в разговоре с несколькими рожавшими женщинами, и – да, у них были боли, но и близко не такие сильные, как у Сьюзен. Сьюзен говорила с Лиз Гаррисон и Кейт Фокс, и у них тоже не было ничего похожего. Ванроу сказал Сьюзен, что здесь нельзя сравнивать, что ни одна беременность не похожа на другую. Может, это и правда. Но у Джона сердце все равно было не на месте.
Его также беспокоила привязанность Сьюзен к ребенку. Он не замечал ничего глобального, но даже мелочи были достаточно тревожным знаком. Та коляска, которую купили ее родители: он обнаружил, что она все еще лежит в багажнике ее машины – спустя две недели после того, как он ее туда положил. Сьюзен сказала, что она забыла про нее, но он ей не поверил. Затем в субботу, когда он рылся в мусорном ведре – ему нужно было найти одну статью в случайно выброшенной газете, – он обнаружил смятый листок бумаги с написанными рукой Сьюзен мужскими и женскими именами. Там были подчеркнуты имена Джулиан, Оливер и Макс.
Он ничего ей не сказал – в последнее время ее было очень легко вывести из равновесия, и он старался избегать споров и конфликтов. Но что-то у нее в мозгу происходило, и он боялся, что она не может смириться с мыслью, что ей придется расстаться с ребенком.
Джон решил поговорить с Майлзом Ванроу с глазу на глаз, – может быть, он скажет что-нибудь дельное о том, как помочь Сьюзен пережить разлуку с ребенком. Они ведь никогда это не обсуждали – что она будет чувствовать в первые месяцы после рождения ребенка.
В последнее время о суррогатном материнстве много писали в газетах. Джон видел несколько упоминаний о консультировании по этим вопросам. Может, стоит поискать в Интернете? Наверняка есть психологи, которые дадут ему необходимые рекомендации.
Он зашел в дом. Сьюзен не вышла его встречать. Он позвал:
– Привет, Сьюзен! – но ему никто не ответил. Он поставил дипломат на пол, повесил пальто и снова позвал: – Сьюзен, ты где?
А если у нее снова приступ? Она была в норме несколько часов назад, когда он звонил ей на мобильный, – она только что вернулась домой после приема у Ванроу. Сьюзен сказала ему, что он всем доволен. Машина стоит, поэтому она должна быть дома. Затем он с облегчением услышал донесшийся сверху голос:
– Я уже заканчиваю!
Он поднялся по лестнице и снова крикнул:
– Ты где?
– Я здесь!
На площадке лестницы сильно пахло клеем. Дверь маленькой спальни для гостей была приоткрыта, в ней горел свет. Он подошел к двери:
– Сьюзен?
– Зайди и посмотри!
Он зашел. И замер как вкопанный. О черт!
Все стены комнаты были заклеены обоями со сценами из детских стихов. Сьюзен, в комбинезоне поверх домашних штанов, стояла на доске, положенной на две стремянки, и разглаживала только что приклеенную полосу обоев.
– Как тебе? – спросила она, лучась от счастья.
– Сьюзен, что это?
– Комната Малыша. Я подумала, что надо уже начать ее подготавливать, на случай, ну… – она смущенно улыбнулась, – преждевременных родов. Я читала, такое бывает, и лучше быть к этому готовыми.
Джон поглядел на Джека и Джил, Крошку Бо-Пип на ярком желтом фоне и подумал, не сошла ли Сьюзен с ума.
С трудом сохранив самообладание, он подошел к ней.
– Сьюзен, – тихо сказал он. – Сьюзен, слушай…
Она отвернулась от него и продолжила разглаживать обои, стараясь выровнять стык.
– Нравится? – спросила она. Ее голос был странно бесстрастен: будто говорила незнакомка, а не Сьюзен. – Хорошо, правда? Я купила занавески в тон и еще ткани для полога над кроваткой. Эта комната самая лучшая, потому что с утра в нее заглядывает солнце, а днем в ней прохладно. Я думаю, это самое лучшее для…
Он повысил голос, но по-прежнему старался говорить мягко:
– Сьюзен! Дорогая! Послушай меня! Этот ребенок… мы не оставляем его. Как только он родится, мистер Сароцини заберет его. Он никогда не увидит этого дома. Нам здесь не нужна детская комната.
