– И это всё?
Гарри вздохнул.
– Да, всё. Спасибо, Лана. Ты была молодцом.
– Без проблем, – сказала, часто моргая, она. – Главное, чтобы ей не вздумалось поселиться во мне с концами.
– Не поселится.
– Она мертва? Больше всего меня стрёмает, когда во мне мертвец.
– Она жива, – сказал Гарри. – Пока что.
– О, и Дейл тоже? – спросила Лана.
– М-м-м? – глянул на неё Дейл.
– Будешь что-то чудить – предупреждай. На этот раз всё в порядке, но порежешь меня без веской причины, и я тебе хер оторву.
* * *
Норма очнулась в месте, где царила боль – головой, животом, спиной и ногами она чувствовала каждый ушиб.
– Поставь её на ноги, Феликссон. И поторопись. Нас ждут дела в городе. Пришла пора положить конец этому смехотворному режиму. Лучше раньше, пока они всё ещё спорят друг с другом. Подыми её, а не будет идти – неси.
– Но Хозяин, разве не лучше её просто прикончить? – спросил слуга.
Жрец оторвался от сборов и пронзил Феликссона ледяным взором. Не издав и звука, Феликссон отвесил ему несколько извиняющихся поклонов, подошёл к окровавленной, покрытой синяками Норме, нагнулся к её лицу и произнёс короткий монолог. Норма почуяла душок его гнилого дыхания, и смрад лишь усугубил её нечеловеческие страдания.
– Я знаю, что ты меня слышишь, пизда чёрная. Мне не ведомо, что он от тебя хочет, но я не собираюсь тащить тебя до самого города, так что облегчу-ка я жизнь нам обоим. Исцелить я тебя не могу, это не в моих силах, но я дам тебе Эпоидический Опиат. Он устранит боль на некоторое время.
– А… разум… не помутит? – пробормотала Норма, еле ворочая языком в наполнившей рот крови.
– Какая тебе разница? Скажи спасибо за то, что дают.
Он оглянулся через плечо, дабы удостовериться, что за ним и его Эпоидией не наблюдают. Ему не стоило волноваться: Жрец вернулся к приготовлениям (он творил какие-то чары), и Феликссон прошептал заклинание. Следовало отдать ему должное – он был хорош. Норма почувствовала, как опиат распространяется её телом, как теплота убирает все болевые ощущения.
– Этого должно хватить, – сказал Феликссон.
– О, Боже мой, да.
– Но не забывай постанывать и хныкать. Тебе ведь адски больно, помнишь?
– Не волнуйся, я устрою ему хороший спектакль.
– Подъём! – крикнул он, схватил Норму за руку и поставил её на ноги.
Норма испустила несколько хриплых, перемежёванных проклятиями криков, но в действительности заклинание оказалось таким мощным, что устранило и те проблемы, к которым демон не имел никакого отношения: артрит, тяжесть в конечностях и остальную боль, сопряженную с бренностью бытия – всё, как рукой сняло. Норма ещё с молодости себя так не чувствовала. Ну и что, если Эпоидия лишь маскировала проблему? Норма с радостью бы всю жизнь так прожила. Она решила, что при первой же возможности попросит Феликссона научить её этому фокусу и вмажется, как только начнёт выветриваться эта доза.
А затем её мысли обратились к Гарри и его Разорителям
[34]. Норме претила сама мысль о том, что из-за неё кто-то полез в это безбожное место – тем более что этим кем-то оказались её друзья. Однако она знала, что Гарри не прислушается к её совету. И она не могла его винить, ведь если бы они поменялись местами, она бы проигнорировала его просьбы точно так же.
– О чём ты замыслилась, женщина?
Вопрос последовал от киновита.
– Просто терплю боль.
– Зачем терпеть боль, которую не чувствуешь?
– Яне…
– Я не терплю неубедительной лжи. Мне прекрасно известно, что ты сделал, – сказал Жрец, указав скрюченным пальцем на Феликссона. – Не думайте, что я не с вами, когда меня нет рядом, или глаза мои обращены в другую сторону.
– Владыка, нет… – прошептал Феликссон писклявым от страха голосом.
– Ты разочаровал меня, Феликссон. А ты, – повернулся киновит к Норме, – ты можешь перестать горбатиться, твоя паршивая клоунада ни к чему. Нас ждёт долгий путь. За четверть мили от черты города нас встретит моровой туман. Он расчистит нам путь – проклятые уберутся с улиц и попрячутся в своих берлогах.
Норма почувствовала, что киновит перестал буравить её взглядом – он отвернулся. Проходя мимо, её толкнул Феликссон.
– Будь ты проклята, – прошептал он. – Становись сзади и хватайся за моё плечо. Если разделимся, ждать я тебя не стану.
– Значит, буду держаться покрепче, – сказала она в ответ.
* * *
– Господи. Как же я, блять, ненавижу эту дырищу, – скривилась Лана.
Она осмотрелась. Они находились на холме, усеянном кустарником и чёрными деревьями. Травы почти не было, но в некоторых местах из земли, черней даже сучковатых древесных ветвей, проросло несколько её белесых стебельков.
Внезапно Гарри остановился и застыл, навострив уши. Компания смолкла – каждый прислушивался, пытаясь уловить звук, настороживший Гарри.
– Это что, крики? – спросил Кез.
– Мы ведь в Аду, – хмыкнула Лана.
Гарри поднял руку, подав знак товарищам, чтобы не шумели, и взобрался на ближайшую возвышенность. Очутившись наверху, он опешил от открывшегося ему зрелища.
– Господи, – пробормотал он. – Ну ничего себе.
– Шо там у тебя? – спросила Лана, взобравшись к нему. – Опа… это что?..
– … туман? – отозвался Дейл, закончив вопрос за неё. – В Аду?
– Он двигается, – сказал Кез.
Его голова едва поднялась над холмом, как пейзаж пригвоздил его к месту.
– И то быстро.
– Куда его уносит? – спросила Лана.
– Никуда, – ответил Гарри. – Смотри.
Внизу раскинулся огромный, окутанный туманом город, и его дома оказались куда грандиозней и элегантней, чем ожидал Гарри. Бледные каменные купола и уставленные колоннами площади явно указывали на то, что перед ними Рим Преисподней. Город построили на многочисленных холмах, две трети из которых были пологими и демонстрировали многие ярусы безупречных построек. Деревья вокруг них взрастили так, чтобы их спутанные, смоляного цвета ветви подчёркивали красоту зданий. Однако на фоне даже самой скромной постройки эти деревья казались карликовыми сорняками. Несомненно, городской архитектор был визионером. Ни в Риме, ни в любом из других величайших городов мира, не нашлось бы мегаполиса, способного сравниться с воплощённым здесь великолепием.
