– Эт-та хто ж такое придумал?
– Кто придумал – не ведаю, а в обучение наш командир ввёл. Как и всё остатнее. Хлопцы казали, шо у командира не только солдаты обучались, а и господа офицеры, да и не один десяток этую науку проходили.
– Это батальонный ваш, што ль? Какой-то он… С прибабахами. Моё фамилие услыхал, так аж в лице переменился. А потом имя, да еще и с отчеством слёту угадал. А еще и спрашивает так с усмешкой, мол, а ты, фельдфебель, хорошо плаваешь? К чему бы?..
– А хто ж его ведает, Василь Иваныч? Хотя, как ты говоришь, прибабахов у него хватает… Ты-то хоть сам сюда вызвался ехать, а я… Знаешь, как сюды попал? Нет, то послухай мэнэ. Служил себе в своем родном 186-м Асландузском, к нам как-то раз дохтуры какие-то приехали, один из них мне пилюльку дал, мол, кашлять не будешь. Я и заснул, а проснулся уже в поезде. Хотел было бучу поднять, а мне прапорщик сопровождающий приказ за подписью аж командующего армией под нос тычет, мол, переведен ты, ефрейтор, в другое место… А командир, когда ему представился, тогда еще смеялся, мол, Ковпак есть, осталось Чапаева, Жукова, Малиновского и ешо кого-то там найтить. Вот тебя он уже нашел.
– Да откель ему про меня знать? Я ж не персона какая важная, простой плотник… И зачем я ему сдался?
– Не знаю, то его дела странные. Тут, в батальоне, всё поначалу необычным казалось, а щас – ничего, уже пообвык.
– И што тут такого странного?
– Да много чего… То, што сюда попал, ешо ничего не значит. Вот присягу государю все давали, вроде и равны должны быть, а здесь покуда обряд не прошел, будешь чужим. Гнобить, само собой, никто не будет, но и близко к себе не подпустят, будут за дитё малое считать, хоть и грудь вся в крестах и сам ты из себя весь герой.
– Да што за обряд такой?..
– А должон кажный сходить через нейтралку и ганса в окопе одним ножом кончить и евонную винтовку забрать. Она-то его личным оружием опосля становится. Оно понятно, не один идешь, хлопцы рядом. Но горло режешь сам, и, если сплохуешь, могут и не успеть помочь. Ежели смог, ты – уже свой, за тебя весь батальон горой станет, любого порвут. Тока и сам будь любезен, чуть шо, то ж самое сделать. И офицеры нам – как братья старшие. Поначалу в диковинку было, шо никто из благородий на солдата не материт, рук не распускает. Потом тока докумекал, тут война другая, и офицер с простым солдатом должны друг друга с полувзгляда понимать, иначе – труба.
– И што, их благородия тоже обряд проходили?
– А то як же ж! Вона ротный наш, Сергей Дмитрич, пока не обучился всему наравне с солдатами, тока дневальными, считай, и командовал. А уж потом казаки его на ту сторону сводили. И другие – так же… А вообще, у нас больше половины офицеров из нижних чинов вышли, сами лямку тянули. От хоть того же Котяру возьми. То бишь прапорщика Ермошина. Полтора годика назад простым солдатом был. Глянулся чем-то командиру, тот его к себе и взял. За етое время до зауряд-прапорщика дослужился. А недавно-сь экзамены в гимназии сдал, и – на тебе офицерские погоны.
– А пошто его Котярой зовут?
– Хлопцы казали, были они с командиром как-то там… Ну, понимаешь, о чем я. И получилось, что патруль германский што-то заподозрил там, где они залегли, а шум поднимать нельзя было. Вот Федор тогда и выдал. Котом как заверещал и булыгой в кусты запустил. Ну, гансы и подумали, шо кошки там шуры-муры крутят. От с тех пор у него позывной «Кот».
– И нашто вам етии… как его… позывные, имен мало?
– На задании, когда вражина рядом, друг друга так называем – тихо и коротко. Я вот Сидом стал по имени своему, Боря Сомов – Бором, Мишка Пилютин – Усом, казаки из первого состава, ну, те, шо с командиром с самого начала начинали, так те вообще – Рэмба, Шварц, Зингер, Гор, Змей, Гунн.
– А с их благородиями тако же? Вроде как не по уставу обращеньице-то.
– Так это на задании. Вот Остапец – Батя, это у него, ещё когда он сотней погранцов командовал, прапорщик Горовой – Хим… Хто там ешо?.. Поручик Стефанов, он щас со своими под Питером, – Ян, таму, шо свою роту «янычарами» зовет…
– А у командира вашенного какой позывной?
– Гур. Это от фамилии евонной. А так – командиром и зовём… Хотя есть у него ешо один позывной, но это – так… Ребята его промеж собой Бешеным зовут.
– Чего так?
– Сам не видал, но в казарме гутарили… Как-то разведка возверталась с языком, да гансы заметили, тревогу подняли. Один казак остался отход прикрывать. А командир их на нашей стороне ждал. Как узнал про это, говорит, мол, мы своих ни живых, ни мертвых не оставляем. Свистнул нескольких человек, взяли у местных окопников лопатки и – обратно к германцам. Отбили того казака, он контуженый оказался, и обратно приползли… Так ребята говорили, командир, когда в окоп спрыгнул, с ног до головы кровищей был весь заляпанный. Лохматка, сапоги, руки, лицо… а глаза такие – смотреть страшно… Вот потому и стал Бешеным. За своих хоть перед германцем, хоть перед кем не отступится.
– А с виду – вежливый такой, весёлый, улыбается всё время. Я было подумал, што и вояка он не очень штобы.
– Ага, ты наших поспрошай, они тебе много чего интересного расскажут. У него тока личный счет – под две сотни гансов. А весёлый – так дочка у него недавно народилась, вот и улыбается.
– Это когда по чарке на ужин дали?
– Ты, Василь Иваныч, об этом и сейчас потише, и опосля никому не рассказывай. У нас в батальоне, считай, сухой закон, но вот по особым случаям… Ну, там, Георгия кто получит аль медаль. И, опять же, дитёнка обмыть надобно было с господами офицерами, никак без этого. А штоб нам обидно не было, он Батю и попросил угощеньице всем устроить. Ну, как бы мы сами тихонько надыбали, а командиры вроде и не заметили. Опять же с провиантом, сам же бачив, кормят от пуза. И побачь, харчуются и солдаты, и офицеры из одного же котла. Эта тож командир постановил.
– Хороший-то он у вас хороший… До поры до времени. Вот, например, прикажут ему генералы, и выведет он в случае чего ваш батальон демонстрацию аль забастовку усмирять. Как в девятьсот пятом было… Што тогда делать будешь, Сидор Артемич, в простой люд стрелять аль штык супротив своего командира повернёшь, а?
– Послужишь, Василь Иваныч, у нас поболе, поймёшь, што он не тока не поведёт нас супротив простых людей, а ешо и другим не даст того сделать… Вот ты у себя в полку слыхал о гуровцах?
– Дык хто ж не слыхал-то? И про дочку царскую знаем, и про Нарочь, и про Барановичи… Да ты меня с толку-то не сбивай. Он што, приказа не выполнит? Да за ето ж его…
– Не-а! Штоб ты знал, командир помимо прочего ешо и офицером по особым поручениям у регента служит. По каким таким особым – понимаешь? И миркую я, шо великий князь Михаил Александрович к нему прислушивается… Вот и прикинь, коль такая катавасия начнется, выйдет наш командир перед солдатами, коих выведут стрелять в народ, и скажет, мол, вот он я, капитан Гуров, хотите в своих стрелять, с меня начните. А то и по-другому можно… Как думаешь, трудно нам будет в чужой полк пролезть, караулы возле ружкомнат поставить, всех на плац согнать и офицеров в отдельной комнате запереть? Вона, рядом с нами донцы квартируют, бачив? Как сюда перевелись, они с нами прям через губу разговаривали. Оно понятно – казаки, не то што мужики в шинелях, пусть и гуровские. Как-то человек десять пошутить хотели, ночью пытались наших дневальных скрасть… Потом ротного чуть ли на коленях умоляли обратно по всей форме отпустить, а не в одних подштанниках. А через недельку наши к ним в гости сходили, то ж самое сделали да на всех дверях записочки повесили со словом «Бомба»…
