— Я, действительно, погорячилась… Но это так понятно, я совершенно не знала вас.
— Я ничего и не говорю, ваше превосходительство, я только объясняю, что тогда вам бы нечего было беспокоиться заезжать сюда…
— Нет, теперь я в этом далеко не раскаиваюсь…
— Благодарю вас…
Глафира Петровна на самом деле окончательно размякла и смотрела на Дарью Николаевну добрыми, ласковыми глазами. Произведенное благоприятное впечатление, как окружающей обстановкой, так и самой хозяйкой, было так неожиданно, что Глафира Петровна не в состоянии была рассуждать и что-либо противопоставить наплыву чувств, с какою-то особою силою повлекших ее к сидевшей против нее девушки.
«Прав, тысячу раз прав генерал! — неслись в голове ее мысли, и прежде, нежели кого-нибудь осуждать, надо узнать… Господи, прости меня грешную… б какая она красавица… Не даром Глебушка так влюбился… Наши-то невесты, пожалуй, за нее действительно не угонятся… Выросла на воле, на свободе, как полевой цветок, во всей красе!..»
Генеральша молча любовалась Дарьей Николаевной, которая чувствовала это и сидела в скромной позе, лишь по временам вскидывая на свою гостью мягкий взгляд своих чудных глаз, взгляд, выражавший благодарность.
— Теперь я понимаю, что Глебушка от меня, старухи, отказаться хотел для вас… У него есть вкус, есть, одобряю…
Дарья Николаевна вся вспыхнула, что как мы знаем, очень шло к ней.
— Не знаю уж, чем я ему полюбилась… — скромно сказала она.
— Да как чем? Да всем, милая… Вы просто загляденье, а не девушка…
— Вы очень милостивы, ваше превосходительство…
— Только любите его…
— Денно и нощно молю Бога, чтобы он вразумил меня, как и чем могу я отплатить ему за любовь и ласку, которые оказал он мне, сироте…
— Он бесхарактерный, слабый, мечтатель… Его нужно держать в руках, но только не очень… Мужчина не должен сознавать, что им ворочают, как кастрюлей. Нам же становится неприятным уж слишком подчиняющийся мужчина… Не правда ли?
— Не могу судить об этом… Глебушка, кажется, не таков…
— Вот как… Неужели и теперь он не вполне подчинен вам?
— Далеко нет… При случае и при надобности его воля для меня закон… — уклончиво ответила Дарья Николаевна.
— Вот как, не ожидала… Это мне приятно, очень приятно, что он такой… Я, грешным делом, всегда считала его тряпкой…
Иванова чуть заметно улыбнулась.
— Я этого не скажу, насколько я знаю Глебушку.
— Вы с ним познакомились давно? — спросила Глафира Петровна.
Дарья Николавена откровенно, не стесняясь, рассказала Глафире Петровне свою встречу с Глебом Алексеевичем Салтыковым при выходе из театра, не скрыв от генеральши, что она со своей дворовой девкой Фимкой были переряжены в мужские платья.
— Ай, ай, ай… разве можно это… Такая молодая, красивая девушка, дворянского рода и пускается на такие авантюры… Не хорошо, не хорошо…
— Теперь сама чувствую, что не хорошо… — виноватым голосом, с опущенными долу глазами, почти прошептала Дарья Николаевна. — Последний раз это было в тот раз и было… Ох, ваше превосходительство, скучно-то мне как было, одной одинешенькой, со скуки и не то сделаешь, ведь я на кулачках дралась… Оттузят меня, чего бы, кажется, хорошего, а мне любо… Все развлечение.
— Слышала я, слышала… — укоризненно закачала головой Глафира Петровна. — Так неужели никого у вас ни знакомых, ни подруг?
— Нет, и не было, — с грустью в голосе отвечала Иванова.
— Это, действительно, со скуки умереть можно… И женихов не было?
— Нет, ваше превосходительство, какие женихи, у меня в доме до вашего племянника ни один мужчина никогда не бывал, кроме моего старого учителя Кудиныча.
— Читать можно.
— Все перечитано, что было… По нескольку раз перечитано… Силы-то Господь мне дал на десятерых, ну, наружу они и просятся… Как тут быть… Иногда, бывало, хоть бы голову разбить и то впору… Такая скука заедала… Только вот и вздохнула за это время, как познакомилась с Глебушкой, душу с ним отводишь… Хороший он такой, добрый, ласковый…
Дарья Николаевна вдруг неожиданно закрыла лицо руками и сделала вид, что плачет.
— О чем это, что с вами, милая? — заговорила испуганная генеральша и чуть не выронила своей табакерки, из которой все время разговора усиленно нюхала табак, что было признаком переживаемого ею волнения.
— Не стою я его, не стою, чувствую это! — слезливым тоном заговорила Дарья Николаевна, не отнимая рук от лица. — Разлучат нас люди, не дадут нам счастья…
Глафира Петровна, от охватившего ее волнения, даже заерзала в кресле.
— Зачем такие мысли, душечка… Перестаньте… Глазки такие прекрасные портить… Плакать… Я вам уже сознаюсь, я сама, ох, как была против этого брака… Знать ничего не хотела, рвала и метала… Да спасибо умному человеку, надоумил меня, глупую старуху. Посмотрите-де, прежде сами ее, а потом уж и примите то или другое решение… Вот я и посмотрела… Возьмите Глебушку, сделайте только его счастливым!.. Он в вас души не чает… Я видела… Я благословляю…
Дарья Николаевна с натертыми до красна рукою глазами, стремительно сорвалась с кресла, упала на колени перед совершенно очарованной ее почтительностью и нравственными качествами генеральшей, схватила ее руки и стала порывисто целовать их…
— Благодарю вас, ваше превосходительство, не знаю, чем я заслужила…
— Зовите меня тетушкой… — окончательно размякла Глафира Петровна.
— Тетушка, дорогая тетушка!
Дарья Николаевна продолжала целовать руку генеральши.
Та не отнимала ее, а другой гладила по волосам молодую девушку.
— Бедная моя, сиротиночка… Полюбила я тебя, сразу полюбила… — вдруг перешла на «ты» Глафира Петровна.
— А уж так я любить буду вас, ваше превосх… тетушка! — поправилась Дарья Николаевна.
— На, возьми на память о нашем сегодняшнем свиданьи, — сказала генеральша и сунула в руки Ивановой табакерку, украшенную драгоценными камнями, которую держала в руках. — Ну, вставай, поцелуемся…
Обе женщины заключили друг друга в объятия.
— Приезжайте завтра с Глебушкой ко мне обедать… Я у тебя на свадьбе посаженной матерью буду… А теперь мне пора… Устала я, расстроилась, стара стала…
Генеральша направилась из гостиной через залу в переднюю, почтительно поддерживаемая под правый локоть Дарьей Николаевной. При расставании они снова несколько раз крепко расцеловались. Глафира Петровна вышла из парадного крыльца, сопровождаемая ожидавшими ее и помогавшими ей одеваться двумя ее собственными лакеями. Дарья Николаевна с совершенно изменившимся выражением лица посмотрела ей вслед долгим взглядом, полным дикой злобы и непримиримой ненависти.
