«Что с ней делается? — задавал он себе вопрос. — Или мне только кажется — это все моя проклятая подозрительность. Нет, не может быть, я слишком хорошо знаю людей, она что-то задумала».
Такие, или в таком роде, разговоры вел он сам с собою — почти ежедневно.
Ежедневно также ожидал он, что она наконец выскажется. Ожидания его не сбывались. Он решился наконец заговорить об этом первый.
— Скажи мне, моя дорогая, что с тобой, ты совсем переменилась ко мне и видимо не искренна со мной? — спросил он ее в одно из их свиданий наедине.
— Я! — смутилась она. — Кажется я все такая же.
— Нет, ты что-то скрываешь от меня, но очень неискусно, и это делает тебе честь. Между нами не должно быть тайн.
— Если так, изволь, я скажу тебе, — встрепенулась она; — мне кажется с некоторых пор, что ты меня совсем не любишь, что ты даже никогда не любил меня.
— Что за мысли, чем я тебе показал это, не тем ли, что почти три месяца мучаюсь и волнуюсь от твоей холодности…
— А разве у меня не может появляться мысль, что это твое беспокойство относится не лично ко мне, а к находящемуся у меня в руках документу?
Николай Леопольдович побледнел, что не ускользнуло от нее.
— Я почти уверена, что это так… — с горечью продолжала она.
— Уверяю тебя, что я даже забыл думать об этой бумаге! — деланно-небрежным тоном сказал спохватившийся Гиршфельд.
— Этому-то я не поверю, — ядовито улыбнулась она.
— Напрасно!
— Ничуть, и я докажу тебе сейчас твоими собственными поступками. Если бы ты любил лично меня, разве ты стал бы продолжать со мной эту преступную связь. Я понимала ее, когда я была не свободна, а теперь… — Она в упор поглядела на него. Он понял этот ясный намек и закусил губу.
— Ты знаешь хорошо мои взгляды на брак… я никогда не женюсь…
— Если так, если ты меня не любишь настолько, чтобы поступиться для меня этими взглядами, то нам надо расстаться…
— Расстаться!.. Ты с ума сошла!
— Непременно, я это решила давно, вот именно это-то я от тебя и скрывала. У меня дети; они подрастут, какой пример подам я им!?
Она остановилась.
— Какие пустяки, кто внушил тебе подобные мысли?
— Не ты? — бросила она ему.
— Уж конечно! — усмехнулся он.
— Я и решила, что лучше расстаться нам теперь, хотя я, и не отказываюсь, люблю тебя, искренно за это время привязалась к тебе, решилась даже для тебя на преступление.
Он вздрогнул при этом воспоминании.
— Но, видно, я твоей-то любви не заслужила, не стою… Прощай!
Она встала и подошла к столу за шляпкой.
— Куда же ты? — с тревогой в голосе спросил он.
— Куда? К детям, к сиротам…
— Когда же ты придешь?
— Никогда.
— Не мучь меня, скажи, что ты шутишь! — загородил он ей дорогу.
— Нет, не шучу, я говорю совершенно серьезно.
— Как же я?
— Как ты? Жил без меня и проживешь, Бог даст, — усмехнулась она.
Он с тревогой глядел на нее; видимо было, что он хотел что-то спросить у нее и не решался. Она угадала его мысли.
— Поверь мне, что я лично исполню свято мое слово об исповеди княжны; если же я выйду замуж, то тогда это будет дело моего мужа. От второго мужа у меня тайн не будет.
— Нет, нет, я не могу расстаться с тобой! — бросился он к ней. — Я буду этим твоим вторым мужем.
— Ты так долго медлил, что я бы вправе теперь отказаться, — улыбнулась она довольной улыбкой, — но я, так и быть, согласна. Моим свадебным подарком будем тебе исповедь княжны Маргариты.
— Не думаешь ли ты, что я из-за нее решаюсь жениться на тебе? — вспыхнул он.
— Я не хочу этого думать, — уклончиво отвечала она.
Через неделю, в присутствии только двух шаферов, Князева и князя Гарина, в церкви Св. Бориса и Глеба, что на Арбатской площади, совершилось бракосочетание присяжного поверенного Николая Леопольдовича Гиршфельда с вдовою канцелярского служителя Степанидой Павловной Сироткиной. Дети Стеши были заранее перевезены в дом Николая Леопольдовича. Туда же из церкви отправились и молодые. Приехавшие с ними шафера, выпив по бокалу шампанского, удалились по своим комнатам. Стеша с мужем остались одни.
— Велим подать себе чай и ужин в кабинет, как тогда, помнишь, первый раз… — прошептала она.
Он позвонил и распорядится.
Они прошли туда.
Она вынула из кармана подлинную исповедь княжны Маргариты Дмитриевны Шестовой, зажгла ее на свечке, бросила в камин и быстро потушила свечи и лампы.
— Что ты делаешь?
— Я хочу, чтобы наше первое законное уединение освещала именно эта рукопись — неисчерпаемый источник беспокойства для тебя за твое доброе имя, и для меня за искренность твоей любви.
Синеватое пламя, охватившее пожелтевшие листки, осветило страстный, искренний поцелуй новобрачных.
Не находя возможным появиться среди своих московских знакомых с своей женой, которую большинство из них знало, как камеристку покойной княгини Зинаиды Павловны Шестовой, Николай Леопольдович решил переехать в Петербург, что вполне сообразовалось с тем планом, который он не привел в осуществление вследствие выходки первого мужа его настоящей супруги. В течении месяца он ликвидировал все свои дела, продал дом и переехал на жительство со своей семьей в Северную Пальмиру, оставаясь присяжным поверенным московского округа. За ним последовал только один Александр Алексеевич Князев. Князь Виктор Гарин не решился покинуть Москвы — резиденции его кумира — Александры Яковлевны Пальм-Швейцарской.
Часть четвертая
В Архангельскую губернию
Ничего не будет нового,
Если завтра у него
На спине туза бубнового
Мы увидим… Ничего!
Н. Некрасов
I
Аристократка
Громадный, тенистый, вековой парк, обнесенный массивною железною решеткою, почти совершенно скрывал от взоров прохожих и проезжающих по одной из отдаленнейших улиц города Москвы, примыкающей к Бутырской заставе, огромный барский каменный дом с многочисленными службами, принадлежащий графине Варваре Павловне Завадской. Даже зимой сквозь оголенные деревья парка, этот вековечный памятник отживающей старины и барства, окрашенный в беловато-серую краску, с громадным подъездом под массивным фронтоном, едва был доступен для взоров любопытных.
Подобного рода обширные городские усадьбы еще и теперь, хотя редко, встречаются на окраинах Белокаменной, где пока не всякий вершок городской земли перешел в руки спекулятивных строителей, ухитряющихся чуть не на ладони строить Эйфелевы башни с тонкими, дрожащими от уличной езды стенами и множеством квартир «со всеми удобствами». Для домохозяев, прибавим мы вскользь.
