XIV
Выпуск в тираж
Довольный и веселый, не чуя беды, вернулся Николай Леопольдович в свою петербургскую квартиру. Расплатившись с Милашевичем и по мелким векселям, да еще со скидкою, он имел удовольствие уложить в опустелый было почти несгораемый шкаф довольно кругленькую сумму в бумагах.
— Славное дельце обделал! — хвалил он сам себя, потирая руки.
Возбужденного против него дела опекуном Шестова Розеном и самим Шестовым, которому он решительно отказал в дальнейших подачках, и тот перешел на сторону Адольфа Адольфовича, он не боялся.
— Им под меня иголочки не подточить, только бы отделаться от Князева!
План «выпуска его в тираж», как своеобразно выражался Гиршфельд, был им уже составлен. Он вскоре после приезда приступил к его выполнению, а предварительную подготовку начал еще ранее. Всю дорогу от Комаровки до Петербурга Николай Леопольдович был предупредительно любезен с Александром Алексеевичем и к концу пути успел положительно изгладить из его души неприязненное чувство, тем более, что обещал ему дополнительное вознаграждение в более крупном, чем полученное им размере по окончании всех расчетов. В вагоне железной дороги, усевшись отдельно от других, они разговорились.
— Эта тысяча рублей является для вас, дорогой Александр Алексеевич, лишь небольшим задатком, — медоточивым голосом начал Гиршфельд. — Разве я не понимаю, сколько услуг сделали вы мне в этом деле, вы были главным моим сотрудником и несли в нем самые тяжелые обязанности. Пробыть более года с глазу на глаз с этим идиотом, одно уж чего-нибудь да стоит.
— Да, трудненько было! — вставил Князев.
— Знаю, знаю, ценю и понимаю! — с чувством перебил его тот. — Без вас могло погибнуть все дело. Спасибо, большое спасибо.
Николай Леопольдович крепко жал ему руку.
— Мне не хотелось вознаградить вас по заслугам при Дмитрие Вячеславовиче, он мог тоже потребовать такую же сумму и сделать скандал. Вы ведь его знаете?
Князев утвердительно кивнул головой.
— А ему тысячи рублей за глаза довольно, не только довольно — много. Что он делал? — пьянствовал на мой счет и больше ничего. Я его и совсем хотел устранить от дела, особенно после разговора о вас, который он сам к чему-то начал, да уж так сжалился…
— Разговор обо мне? Что же он говорил? — спросил Александр Алексеевич.
Гиршфельд сделал вид, что смешался.
— Так, ничего! Экий проклятый язык, не хотел говорить, сорвалось! — уклончиво отвечал он.
— Нет, позвольте, уж вы договаривайте, я хочу знать, — настаивал Князев.
— Извольте, но только дайте мне слово, что вы ему об этом не скажете, я сам скоро постараюсь вывести его на чистую воду. Тогда вы свободны действовать против него.
— Вот вам моя рука! — протянул Князев руку. — Честное слово дворянина.
Николай Леопольдович передал ему, что Неведомый будто бы сообщил, что он, Князев, не надежен и имеет намерение перейти на сторону Луганской и Деметра и сильно может повредить ему в деле.
— Ах, подлец! — воскликнул Александр Алексеевич.
— Вы понимаете, дорогой мой, что когда вы явились вместе с ними в Москву, у меня мелькнуло подозрение. На минуту, но мелькнуло. Этим и объясняется моя временная к вам холодность! Вы понимаете?
— Понимаю, понимаю, а я недоумевал! Ах, негодяй! Другом считался, целовался походя, полячишка! Я его в бараний рог согну.
— Вы помните ваше слово?
— Со временем, с вашего разрешения.
Гиршфельд перевел разговор на другую тему.
— Отчего вы, дорогой мой, не женитесь? — вдруг спросил он.
Князев вытаращил на него глаза.
— Мне жениться!.. Да кто же за меня пойдет, какая-нибудь бесприданница, с разбитою жизнью, как обыкновенно говорят вкусившие от древа познания добра и зла девицы?
— Зачем бесприданница, — улыбнулся Николай Леопольдович. — Оно, конечно, надо полагать, вкусившая от древа, но с приданым и хорошим приданым. Вы ее знаете.
— Кто же это такая?
— Александра Яковлевна!
— Вы шутите, разве она за меня выйдет?
— Отчего же бы ей и не пойти? Вы мужчина красивый, с хорошей дворянской фамилией, а она что ж — актриса, мещанка… Скажу вам более, я сам слышал от нее мнение о вас, из которого заключил, что вы ей нравитесь…
Александр Алексеевич даже покраснел от удовольствия. Перспектива женитьбы на Пальм-Швейцарской, которая ему очень нравилась, обладавшей к тому же независимым состоянием и талантом, приносящим не малый доход, ему очень улыбалась.
— Да ведь там Писателев? — робко спросил он.
— Пустяки, сплетни! — категорически успокоил его Николай Леопольдович.
— Наконец, Гарин?
— Так и позволит ему мать жениться на актрисе — это он подождет, да и Александра Яковлевна мало обращает на него внимания. Сами, чай, заметили?
— Н-да… — протянул Князев, но все же сомнительно покачал головой.
— Смелость города берет, дружище! — потрепал его Гиршфельд по плечу. — Хотите я позондирую для вас почву?
— Сделайте одолжение, я жениться на ней далеко не прочь — она мне очень нравится! — сознался Александр Алексеевич.
Через несколько дней по приезде в Петербург, Николай Леопольдович поехал с визитом в Александре Яковлевне. Она жила в той же квартире на Николаевской улице. Между прочими разговорами он приступил к главной цели своего визита.
— Я к вам с маленькой просьбой и надеюсь, что после стольких лет верной службы, уволенный в отставку чиновник имеет право обратиться к своему бывшему начальству, и она не решится ему отказать.
Он улыбнулся и посмотрел на нее вопросительно.
— Смотря по просьбе! — в свою очередь улыбнулась она.
— Для вас исполнение ее ничего не стоит, для меня же имеет громадное значение.
— Интересно!..
— Пококетничайте посильнее с Князевым, будьте с ним любезнее, чем с другими, сделайте вид, что он вам нравится…
— С Князевым? — скорчила Александра Яковлевна улыбку пренебрежения. — C'est trop… Да и зачем вам это?
— Это уж моя тайна! Я только прошу.
Пальм-Швейцарская задумалась.
Гиршфельд подвернулся с своей «маленькой» просьбой в довольно удачное время. Мать князя Гарина уже с месяц как вернулась из-за границы, задержанная там долее предположенного времени болезнью своей дочери княгини Шестовой, а князь Виктор, между тем, медлил исполнением своего слова. Княгиня Зоя Александровна не появлялась в гостиной Александры Яковлевны свахой своего сына. Сам князь был в мрачно озлобленном настроении.
«Неужели ему не удалось?» — задавала себе вопрос Пальм-Швейцарская.
