— Сколько он получил за донос на меня с барона? — спросил он.
— Сто рублей, — откровенно отвечала Зыкова.
— Пусть придет сегодня вечером, я дам ему двести на мировую, но при известных условиях, если он, конечно, на них согласится.
— Он на все согласится, ручаюсь вам за него! — радостно воскликнула Зыкова.
— А мне к Стефании Павловне как-нибудь зайти можно? — робко спросила она.
— Милости просим! — подал он ей руку и стал усаживаться в сани.
Михайловна побежала домой. В тот же вечер Шестов явился в Гиршфельду. Он робкою поступью вошел в кабинет. Николай Леопольдович положительно не узнал его. Князь Владимир, на самом деле, страшно изменился за время их разлуки. Он исхудал так, что платье сидело на нем как на вешалке, глаза приняли какой-то мутный цвет, веки были воспалены, а отпущенная им борода совершенно изменила его физиономию. Одет он был в сильно потертый черный драповый пиджак, застегнутый до верху, без всяких признаков белья, лоснящиеся черные брюки с обитыми низками и разорванные штиблеты дополняли его костюм; в руках он держал изрядно-таки помятую шляпу-котелок. От него несся сильный букет сивушного масла. За последнее время он стал часто прикладываться к рюмочке. В душе Гиршфельда при виде князя шевельнулось нечто вроде раскаяния.
— Ну, что, милейший князь, — ласково начал он, — видно «худой мир лучше доброй ссоры» и «старый друг лучше новых двух», — протянул он ему руку.
Шестов с жаром пожал ее. Николай Леопольдович усадил его в кресло, сел сам и они принялись толковать. Результатом их разговора было то, что князь Владимир написал под диктовку Гиршфельда донос на своего опекуна барона Розена, обвиняя его в растрате опекунских сумм и отказываясь от поданной им, по наущению того же барона, жалобы на Николая Леопольдовича. Последний вручил ему при прощании двести рублей и обещал небольшую периодическую помощь.
— Вы показывали у следователя? — спросил его Гиршфельд.
— Показывал.
— Подтвердили жалобу?
— Да! — опустил князь глаза.
— Напишите еще прошение о вызове вас вторично и при допросе откажитесь от первого показания.
— А мне за это ничего не будет?
— Ничего, на предварительном следствии вы можете менять показания хоть ежедневно — тут нет никакого не только преступления, но даже проступка. Да вот вам подтвердит мои слова Николай Николаевич, — указал Николай Леопольдович на входившего в кабинет Арефьева.
Тот подтвердил, сославшись даже на кассационные решения. Князь Владимир написал прошение и следователю.
Арефьев взялся отправить обе бумаги по почте по принадлежности.
— Только на конвертах сделайте надписи своей рукой, — обратился он к Шестову.
Тот исполнил и это.
Так совершилось примирение Гиршфельда с князем Владимиром, которому он начал изредка бросать подачки, редко, впрочем, превышающие сумму в пять или десять рублей.
Шестов был доволен. Несчастье сделало его почти слабоумным, а, быть может, это было последствием пьянства и прошлых кутежей. Агнесса Михайловна, пользуясь разрешением Николая Леопольдовича, частенько забегала к Стефании Павловне и тоже пользовалась малой толикой от ее великих милостей. Марья Викентьевна Боровикова продолжала жить, окруженная данниками, крупнейшим из которых был «дедушка» Милашевич, ухлопавший на Зиночку почти все пять тысяч, полученные им за дело Луганского. Она продолжала принимать у себя Агнессочку и князя, но третировала последнего en canaille. Князь не обижался.
XVI
Под угрозой смерти
Александра Яковлевна Пальм-Швейцарская ошибалась, полагая, что в семье князей Гариных царит возмущавшее ее мстительный ум спокойствие.
За судьбу своих дочерей княгиня действительно была покойна.
Княгиня Анна Шестова имела свое более чем независимое состояние и, не смотря на положение соломенной вдовы, сумела занять почетное место среди петербургского большого света, тем более, что все симпатии были далеко не на стороне ее мужа, не забытого в высшем кругу только по имени, но считавшегося потерянным из общества навсегда. Она по-прежнему царила на балах, ее маленький сын Борис был поручен попечениям опытной бонны и гувернантки. Репутация княгини Анны, впрочем, была безупречна, что часто зависит не от действительных нравственных качеств, а от уменья вести свои дела.
Незаметнее в свете, но быть может счастливее, чем ее сестра, была другая дочь княгини Зои — Софья Васильевна Путилова. Искренно привязавшаяся к своему мужу, который платил ей нежным уважением, она неохотно покидала детскую, где у ней подрастали так называемые «красные» дети — мальчик и девочка, и лишь по обязанности поддерживала светские знакомства и отношения. Покойный князь Василий, вскоре после возвращения Софьи с мужем из свадебного заграничного путешествия, пользуясь своим огромным влиянием в высших сферах, успел доставить Сергею Николаевичу несколько почетных должностей, не мешавших ему помогать отцу в его торговых оборотах, и даже звание камер-юнкера. Положение Путилова и его жены в высшем петербургском свете было таким образом упрочено. Через год с небольшим после свадьбы сына старик Путилов умер и миллионное его состояние и дело с колоссальными оборотами перешло всецело в руки Сергея Николаевича. Его мать Домна Семеновна сошла в могилу ранее своего мужа месяца на три. Миллионы Путилова сделали то, что петербургская аристократия не только принимала его с распростертыми объятиями, но даже заискивала в этом сыне народа.
Это не вскружило, однако, головы серьезного не по летам Путилова и он весь погрузился в наследственное дело, занявшись, впрочем, исключительно заграничным хлебным экспортом. Предоставив всецело своей жене выслушивать комплименты и любезности, рассыпаемые щедрою рукою представителями и представительницами высшего петербургского света по адресу его миллионов, он большую часть года находился за границей, где, как и дома, свободное от дела время отдавал своей громадной библиотеке, пополняемой периодически выходящими в свет выдающимися произведениями как по всем отраслям знания, так и по литературе.
Княгиня, повторяем, была бы счастлива, если бы на этом ясном горизонте ее жизни не висела бы мрачная, грозная, все возрастающая туча. Такой тучей была судьба ее любимца — князя Виктора. Устроив предсмертное примирение сына с отцом, она надеялась, что Виктор, под впечатлением беседы с умирающим, сделавшись, наконец, после смерти князя Василия главою рода, поступив на службу, которая, конечно, для князя Гарина была открыта по всем ведомствам, сделает блестящую карьеру и не менее блестящую партию. Детская шалость, как называла она совершенный сыном подлог, заставивший его покинуть военную службу — была забыта. Дипломатическая карьера сына была заветной мечтой княгини Зои.
Разборчивая невеста Раиса Григорьевна Ляхова все еще была в девушках, как бы ожидая князя Гарина и доказывая, — так, по крайней мере, думала княгиня, — верность русской пословицы, что суженого конем не объедешь.
