— Честности, стойкости и неподкупности убеждений и бескорыстной любви.
— Почва была для возрастания этих сладостей за спиною крепостной, рабочей силы, — сквозь зубы проговорил Гиршфельд.
Шатов не ответил ни слова.
— Он куда дряхлей на вид князя Александра Павловича, не смотря на то, что моложе… — вышел из неловкого молчания, после своей неуместной фразы, Николай Леопольдович.
— Он серьезно болен, — печально отвечал Шатов, — кроме паралича ноги у него болезнь сердца. Бывший с ним сегодня перед обедом припадок меня очень беспокоит. Я боюсь, что княжна Лидия Дмитриевна скоро сделается сиротою.
— Вы думаете?
— К сожалению, почти уверен.
Они дошли до ярко освещенного здания — это и было Т-ское коннозаводское собрание.
Шатов записал Гиршфельда в клубную книгу и простился с ним.
— Поужинали бы вместе? — снова предложил Николай Леопольдович.
— С удовольствием посидел бы с вами, если бы не спешная работа… — извинился Шатов и вышел из швейцарского клуба.
Николай Леопольдович стал подниматься по освещенной лестнице.
XXIX
В клубе
Т-ский клуб был устроен по обыкновенному типу провинциальных клубов.
Запертая в обыкновенные дни танцевальная зала, несколько игорных, биллиардная и столовая с буфетной в глубине.
Посетителей было довольно много.
В игорных комнатах слышны были лишь карточные возгласы.
Из биллиардной доносились щелканье шаров и счет маклера.
В столовой было шумно.
Громкий говор и хохот указывали на собравшуюся веселую компанию.
Гиршфельд направился туда.
Не успел он войти, как один из сидевших за столом вскочил и бросился к нему навстречу.
— Ба, кого я вижу, какими судьбами, откуда?
Это был Владимир Павлович Кругликов.
Гиршфельд объяснил причины своего приезда в Т. и то, что он явился в клуб прямо от князя Дмитрия Павловича.
— Значит ужинать, потому у князя Дмитрия не поужинаешь. Я не говорю это в том смысле, как говорит русский народ «не пообедаешь» князь — сердечный человек, и в буквальном смысле пообедать у него можно очень даже вкусно… — затараторил Кругликов.
— Я завтра в этом надеюсь убедиться: зван обедать! — улыбнулся Гиршфельд.
— На кого сюда записались?
— Меня записал доктор Шатов, с которым я познакомился у князя.
— А, жених!
— Чей?
— Княжны Лидии Дмитриевны. Это держится пока под секретом, но в этой приятной должности он состоит давно. Чай записал, а сам драло?
— Да.
— Чудак, домосед, а хороший, душевный парень и прекрасно знает дело. Да что же мы стоим! Милости прошу к нашему шалашу. В компании веселее. Люди все собрались выпить не дураки. Ужинать еще рано. Красненького выпьем?
— Пожалуй.
— Человек, бургунского!
Владимир Павлович быстро представил Гиршфельда человекам около десяти, занимавшим почти половину громадного стола, назвал их по фамилиям.
— Это, господа, необыкновенный человек, — возгласил Кругликов, указывая на Николая Леопольдовича. — Несмотря на его молодость и красоту, князь Александр Павлович Шестов имеет к нему полное доверие. Он доверяет ему все, даже свою жену.
Присутствующие расхохотались.
— Это еще не все. Он образцовый ментор юридического сына князя Шестова.
Хохот усилился.
Особенно громко и задушевно хохотал сидевший тут же барон Павел Карлович Фитингоф, занимавший уже давно место правителя канцелярии губернатора и бывший правою рукою барона Фалька.
Павел Карлович, спустя полгода после свадьбы Зинаиды Павловны, женился на племяннице баронессы Ольги Петровны, на той самой, которая была неудачно выписана ею из Петербурга для обольщения князя Александра Павловича.
Он был уже отцом четырех дочерей.
Николай Леопольдович нашел нужным тоже улыбнуться и только укоризненно покачал головою по адресу Владимира Павловича.
— Когда вы перестанете балаганить?
— Кончил, дружище, кончил! — потрепал его по плечу Кругликов. — Вот кстати и бургунское.
Николай Леопольдович поместился рядом с Владимиром Павловичем.
Прерванный приходом Гиршфельда разговор возобновился.
Собравшиеся оказались все охотниками.
Разговор шел о собаках.
Говорил, впрочем, почти один Кругликов.
— Что вы там ни говорите, барон, про своего Арапа, собака, нет слов, хорошая, но до моего Артура ей далеко. На вид она у меня не мудреная, по душе скажу, даже и порода не чиста, но ума палата, да не собачьего, сударь вы мой, а человеческого ума. Не собака — золото; только не говорит, а заговорит — профессор. Вы что это, господин ментор, в усы смеетесь, или не верите? — обратился он к Гиршфельду.
— Нет, я ничего, так! — улыбнулся тот.
— То-то так! Нет, вы послушайте, я вам про моего Артура расскажу, диву дадитесь, благоговение почувствуете, зря хвалить не буду — не продавать. Не продажный он у меня. Генерал Куролесов полторы тысячи за него давал. За пятнадцать тысяч говорю, ваше превосходительство, не отдам. Так-то.
— Расскажите, расскажите, это интересно! — послышались голоса.
— А вот что расскажу я вам, государи мои, — начал Кругликов, — охотился это я прошлым летом, охота не задалась, еду я обратно. Артур возле дорога, по полю, бежит, вдруг стоп — остановился. Я попридержал, думаю, посмотрю, что такое. Вижу Артур стоит и как раз перед кочкой, как вкопанный. Заинтересовало это меня, сошел я с лошади, иду и как близко стал подходить — место низкое, вижу на кочке сидит дупель, а перед ним Артур стоит и оба не пошевельнутся. Я ближе, ни с места, и что же вы думаете, государи мои, шапкой я дупеля-то прикрыл. Это он, значит, под взглядом Артура окаменел, а может быть и загляделся, потому что при стойке — картина, а не собака.
— Да, это случай на самом деле из ряда вон… — заметили слушающие, едва сдерживая хохот.
— Да что тут случай, — продолжал Кругликов. — Года два тому назад с Артуром у меня случай был, так случай, кабы мне кто рассказал, не поверил бы, ей-ей, не поверил. Охотился я близ именья графа Панскова, чай все его знаете, а в самом именьи графа охота на диво, ну, да запрещает. Отправился, однако, я к нему сам, принял радушно, обедать оставил и приказ в контору дал охотиться мне у него не препятствовать. Денька это два спустя поплелся я с Артуром в его лесок. Молоденький этакий с кустарничком, самое тетеревиное место. Только это я ступил на опушку, Артур впереди и уже встал, а навстречу мне сторож. «Не приказано здесь охотиться, говорит».
