Карамышев сомневался сам, но говорил лишь из желания противоречить.
— Так-то так, но мне сдается, что я правее… — задумчиво отвечал Новский.
— Не могу спорить. Ведь вам чувствуется! — подчеркнул Карамышев. — Что же тут спорить?
— Надо все-таки подумать! Я пройдусь по саду! — заметил Новский и встал.
— Прогуляйтесь, желаю надуматься, или лучше обдуматься, — уязвил его Сергей Павлович, и тоже вышел вслед за товарищем прокурора.
Беседа их происходила в комнате Николая Леопольдовича.
Последний был у княгини, наверху.
Погуляв по саду, юный жрец Фемиды отправился на задний двор, прислушаться к толкам дворни.
Проходя мимо кухни, все окна которой были открыты, он услыхал голоса.
— Уж не Яков-ли Петрович это ему подсудобил, помните, Коронат Иванович, а намеднясь грозился… — говорил один голос.
— Что ты без толку брешешь, — остановил его другой, — долго-ль так невинного человека погубить. Со злости тогда, что красоту его испортили, сболтнул, а то статочное ли дело на убийство решиться. В уме ли ты, парень. Смотри сам под ответ не попади. Следственник его уже допрашивал, он сам говорил, что все дотошно показал. Уйди от греха.
Голоса смолкли.
Дверь кухни отворилась и на пороге показался знакомый нам кучер Степан.
Леонид Иванович внимательно посмотрел на него, но ни сказал ни слова и отправился в дом.
— Что, надумалось? — уколол его Карамышев, которого он застал на передней террасе.
— Надумался. Когда пожелаете продолжать следствие, я к вашим услугам.
— Что же продолжать? Оно окончено? — уставился на него тот.
— Мне бы хотелось предложить вам допросить еще несколько свидетелей. Я кажется имею на это право? — в свою очередь съязвил Новский.
— 281 и 286 статья устава уголовного судопроизводства. Знаю-с, знаю-с. Имеете, полное имеете. Извольте, всю дворню и даже всю деревню допрошу, приказывайте — обозлился Сергей Павлович.
— Приказывать я вам не смею, да это мне было бы и не к лицу. Вы годитесь мне в отцы. Но воспользоваться правами, предоставленными не лично мне, а занимаемому мною положению законом, я не премину… — с достоинством отвечал Леонид Иванович.
Сергей Павлович смолчал, ограничившись язвительной улыбкой.
— Тем более, что в интересах раскрытия истины я попрошу допросить лишь двух, или четырех человек… — продолжал тем же тоном товарищ прокурора.
— Это милостиво, сжалились надо мной стариком… — с комическим почтением поклонился Карамышев.
Новский только улыбнулся.
— Угодно начать сейчас? — после некоторой паузы спросил его следователь.
— Извольте, я свободен! — отвечал тот.
Они отправились вниз.
— Кого же вам будет угодно еще допросить? — спросил Карамышев Новского, усевшись за стол.
— Княжеского повара.
— Какого? Их два.
— Так обоих.
Сергей Павлович пожал плечами и приказал дежурившему у дверей сотскому позвать поваров Короната Ивановича и Сакердона Николаевича по очереди.
Первый явился Коронат.
После предварительных расспросов Карамышев спросил:
— Что известно тебе о смерти князя Александра Павловича?
— Нам ничего не известно, потому что мы на кухне, — ответил Коронат.
Карамышев вопросительно с усмешкой поглядел на Невского.
— Скажите, свидетель, — начал тот, — кто полчаса тому назад говорил у вас на кухне, что не дело-ли это Якова Петровича, так как он грозился когда-то?
Коронат вздрогнул от неожиданности и удивленно уставился на товарища прокурора. Карамышев стал необычайно серьезен.
— Это, ваше высокоблагородие, кучер Степан болтал.
— Расскажите же нам, что он болтал?
Коронат Иванович подробно передал, как разговор Степана с ними на кухне, случайно слышанный Невским, так и сцену в кухне в день отъезда Николая Леопольдовича, уже известную читателям.
Другой повар, Сакердон Николаевич, и кучер Степан показали согласно с Коронатом.
— Беспременно, ваше высокоблагородие, это он со злости, потому рассвирепел тогда страсть! — заключил свои показания Степан.
— Вот видите, добрейший Сергей Павлович, и вопрос о том, кому? — разрешение и мотивы найдены, — обратился к Карамышеву Новский.
— Принужден согласиться, что дело принимает другую окраску, благодаря счастливой случайности, — нахмурился следователь.
— Пусть хоть случайности, — улыбнулся Леонид Иванович, — но что это за старый князь, появляющийся на скамейке, о котором говорят свидетели?
Карамышев рассказал ему подробно эту легенду, переходящую из рода в род в усадьбе князей Шестовых.
— Средневековые бредни! — решил Новский.
— Как знать, чего не знаешь! — не утерпел не противоречить Сергей Павлович.
— Допросим теперь Якова, — заметил товарищ прокурора, сделав вид, что не слыхал последней фразы следователя.
— Сбегай в деревню, позови старосту и десятского, — обратился к сотскому Карамышев. — Я думаю арестовать обвиняемого… — заметил он Невскому.
Тот молча наклонил голову.
Прошло около получаса, когда требуемые лица явились.
Карамышев и Новский не проронили за это время ни слова.
Сотский по приказанию следователя, привел Якова.
Последний был смущен. Он уже знал о данных поварами и кучером показаниях.
Подробно рассказал он о нанесенных ему покойным князем побоях, знаки которых не прошли s до сих пор, и о том, что под влиянием злобы и толков о появлении старого князя, говорил приписанные ему слова.
— Это я, ваше высокоблагородие, с дуру, совсем с дуру! — закончил он свои показания.
Следователь прочел их ему и дал подписать.
— Сознайся лучше, что ты по злобе или, как говоришь, сдуру, подлил лекарства в рюмку, зная, что от этого князь умрет? — резким тоном в упор спросил его следователь.
Яков побледнел.
— Видит Бог, всего пять капель влил, разрази меня Господи, если вру. Не убивец я. Сколько лет служил их сиятельству, да и вы, ваше высокоблагородие, меня, знаете. Зачем же напраслину на меня возводите?.
— Ну, напраслина ли это — разберет суд! Так ты не сознаешься?
— Господи, Господи, да в чем же? Я, вот вам Христос, не виновен.
— Я тебя арестую. Староста, посади его в камеру при сельском управлении под строгий караул. Завтра утром приведешь его сюда, получишь бумаги за караулом на подводе отправишь в город — в острог.
