Он казался выходцем с того света, и только живые черные, блестящие глаза, глядевшие из глубоких орбит, говорили о жизни этого живого покойника.
Хозяин и гость обменялись приветствиями.
Грубер пригласил монаха в кабинет, находившийся рядом с приемной. Старик довольно твердою походкой прошел вслед за хозяином.
XV
На ножах
Ирена Станиславовна за последнее время страдала частыми и продолжительными мигренями.
Мы застаем ее полулежащею на канапе в ее будуаре, с обвязанной ярко-красным шелковым шарфом головой. Шарф закрывал лоб до бровей и крепким узлом был завязан на затылке, а концы его спускались на правое плечо, вместе с полураспущенною косою.
Светло-голубой, из легкой шелковой материи, пеньюар красивыми складками облегал роскошные формы красавицы и позволял видеть даже округлость бедер.
Из-под пеньюара выглядывали светло-голубые туфельки, турецкого фасона, без задков, чуть-чуть державшиеся на миниатюрных ножках в телесного цвета чулках.
Под головой красавицы было несколько подушек в белоснежных наволочках. Полуоткрытые глаза глядели в одну точку.
В продолжении уже довольно долгого времени Ирена Станиславовна не сделала ни малейшего движения и для художника это был бы самый удобный момент набросать с такого очаровательного оригинала жанровую картину в восточном вкусе.
Последнему способствовала и обстановка будуара Ирены.
Все, что может выдумать человеческий ум для неги и комфорта — соединялось в этой комнате и гармонировало с ее прелестной обитательницей.
Мебель, выписанная из Парижа, персидские ковры, венецианские зеркала, итальянский мрамор — все было, хотя и в незначительном количестве, собрано в этой небольшой, уютной комнате — кунсткамере.
Обстановка остальных комнат квартиры тетки Ирены, Цецилии Сигизмундовны, отличалась тоже не столько богатым убранством, сколько выдержанным стилем и тою не показною роскошью, которая доказывает, что обитатели квартиры не случайно разбогатевшие люди, а родились и выросли в обстановке, изощряющей вкус и привыкли к настоящему комфорту, как к чистому воздуху.
Даже будуар Ирены Станиславовны, несмотря на то, что мы назвали его кунсткамерой, не бросался в глаза своею роскошью, и только при внимательном осмотре оказывалось, что каждая принадлежность этой комнаты сама по себе представляет из себя чудо искусства.
Но вернемся к лучшему украшению этого прелестного уголка, к его хозяйке.
Ирена Станиславовна, как мы уже сказали, лежала совершенно неподвижно. Это было единственное средство, которое облегчало ее страдания. Кругом было все тихо.
Окна будуара выходили на двор, а потому уличный шум не достигал сюда, в самой же квартире во время припадков мигрени у Ирены Станиславовны, сама Цецилия Сигизмундовна и все слуги и служанки ходили на цыпочках, еле касаясь пола, так что можно было не преувеличивая, если не слышать полета мухи, то все же услыхать малейший шорох.
Причину, почему за последнее время нервы молодой женщины окончательно расшатались, надо было искать, главным образом, в обострившихся отношениях ее к обитателю нижнего этажа, Виктору Павловичу Оленину.
Думы о нем парализовали даже универсальное средство от мигрени — безусловный покой и почти абсолютную неподвижность, после которых боли обыкновенно стихали.
Ирена Станиславовна старалась хотя на несколько времени отделаться от этих дум, а они назойливо и властно заполняли ее больную голову.
Странные отношения были у нее к этому человеку, обманном связавшему с ней свою судьбу.
Она несомненно любила его, когда он был ее женихом, полюбила еще сильнее, когда он сделался ее мужем.
Это явление наблюдается со всеми страстными по натуре женщинами, у них настоящая любовь, не в романическом, а в естественном значении этого слова, начинается после того, когда они сделались предметом обладания понравившегося им человека.
Момент, когда девушка падает в объятия мужчины — великий момент всей ее жизни, не в смысле условной нравственности, а в смысле того глубокого психического переворота, который происходит в ней, открывая новый мир неизведанного наслаждения, срывая последнюю завесу с окружающего ее жизненного горизонта.
В глазах девушки мужчина, открывший ей этот новый мир, приобретает двойную цену, она привязывается к нему не только духовно, но и телесно, и этой двойной привязанностью наполняет свою жизнь.
Она не считает его мужчиной в смысле того неприятного чувства стеснения и стыда, которое она испытывала ранее перед всеми мужчинами, а теперь перед остальными, кроме него.
Это последнее чувство уже нарушило бы установившуюся гармонию ее жизни, и это только одно зачастую останавливает женщину от измены.
Стыд — это чувство по преимуществу в сильнейшей степени присущее женщинам, является величайшим стимулом их жизни, единственной точкой опоры их добродетели.
Потеряв его, женщина падает в пропасть, откуда ей нет возврата на истинный путь. Это знают женщины, почему и дорожат так своею первою любовью. Вторая любовь уже шаг в сторону с истиного пути.
Этим вполне объясняется настойчивое желание Ирены Станиславовны сохранить возле себя первого своего обладателя Оленина, несмотря на то, что он поступил с ней более чем предосудительно.
Ей, впрочем, даже перед собой не хотелось сознаться, что он ей необходим для полноты жизни, и она придумывала, как мы знаем, другую причину, почему она настаивала на продолжении их отношений, эта причина — возмездие за его вероломство.
В сущности она продолжала любить его. Ее красота давала ей над ним временную власть. На ее страсть он отвечал ей страстью. Она довольствовалась этим, хотя внутренно считала себя оскорбленной, и за это-то оскорбление мстила ему сценами ревности и угрозами.
Она любила его, как принадлежащую ей вещь, к которой она привыкла, которая составляет часть ее жизненного комфорта и которую она вовсе не намерена уступать кому-либо.
Ей мало было дела до того, что эта вещь — живой человек, способный чувствовать, привязываться, любить и желать быть свободным.
Ей представилась возможность взять власть над этим живым существом, обратить его в вещь, в собственность, она воспользовалась этой властью и не намеревалась от нее отказаться.
Раб, становящийся господином, делается деспотом — тоже должно сказать и о женщинах. Женщина, если она не раба, то величайший деспот. Середины нет.
Первые месяцы странного, почти совместного сожительства Ирены Станиславовны и Виктора Павловича прошли сравнительно благополучно.
Почти годичная разлука сделала то, что, как мы уже имели случай заметить, красавица Ирена в глазах Оленина имела всю прелесть новизны, и под ее чарами он, отуманенный страстью, был, по временам, послушным и верным ее рабом.
