Небрежным кивком он приказал слугам приступать к поискам останков Кел’Тузада. После того памятного боя поверженный некромант был оставлен гнить там, где пал, однако кто-то – несомненно, его преданные последователи – позаботились перенести тело в небольшой склеп. Повинуясь приказу, послушники Культа Проклятого отыскали склеп, не без труда сдвинули с него каменную крышку и живо извлекли наружу оказавшийся под нею гроб.
С легкой усмешкой Артас ткнул гроб носком сапога.
– Поехали, некромант, – насмешливо сказал он, глядя, как гроб вдвигают в повозку, с чьей-то легкой руки прозванную «мясным фургоном». – Ты снова нужен тем силам, которым служил при жизни.
«Я же говорил: в конечном счете моя смерть ничего не изменит».
Артас вздрогнул. Да, к голосам в голове он уже попривык: при помощи Ледяной Скорби Король-лич постоянно нашептывал ему что-нибудь, однако это… это было нечто иное. И голос оказался знакомым: Артас уже слышал его, только тогда он звучал не заговорщически-доверительно, но надменно, с издевкой.
Кел’Тузад?
– Что за?.. Неужто я начал слышать призраков?
И не только слышать – видеть! Если не всех на свете, то, по крайней мере, одного. Прямо на глазах в воздухе медленно возникла полупрозрачная фигура Кел’Тузада. Глаза его превратились в темные впадины, однако ошибки быть не могло: это он.
Призрачные губы скривились в понимающей улыбке.
«Да, я не ошибся в тебе, принц Артас».
– Долго же ты с этим мешкал, – раздался, словно из ниоткуда, рокочущий бас Тихондрия.
Призрак, если он вправду был, мигом исчез.
Артас был потрясен. Уж не почудилось ли? Что, если он, вслед за душой, начал терять и разум?
Однако Тихондрий ничего не заметил. Сдвинув с гроба крышку, он с отвращением взглянул на труп Кел’Тузада, почти целиком обратившийся в тошнотворное гниющее месиво. Вонь оказалась ужасной, однако не столь нестерпимой, как можно было ожидать. А ведь с того дня, когда Артас поразил некроманта молотом и видел, как павший в мгновение ока истлел, прошла словно бы целая жизнь…
– Останки сгнили дотла, – продолжал Тихондрий. – И путешествия в Кель’Талас не переживут ни за что.
– В Кель’Талас? – переспросил Артас, пользуясь возможностью отвлечься от мыслей.
Кель’Талас… Золотая страна эльфов…
– Да. Только энергии Солнечного Колодца, источника силы высших эльфов, могут вернуть Кел’Тузада к жизни, – сказал Повелитель Ужаса, нахмурясь сильнее прежнего. – А труп разлагается с каждой минутой. Поэтому ты должен отнять у паладинов весьма необычную, чудесную погребальную урну. Сейчас они несут ее сюда. Помести в нее останки некроманта, и он доберется до Кель’Таласа невредимым.
Повелитель Ужаса усмехнулся. Веселился он явно неспроста. Артас открыл было рот, чтоб расспросить его поподробнее, но в последний миг решил промолчать. Тихондрий все равно ничего не скажет, а посему он только пожал плечами, вскочил на Непобедимого и поехал, куда было сказано.
Демон мрачно захохотал ему вслед.
Тихондрий оказался прав. Вдоль дороги, ведущей к руинам города, двигалась пешком небольшая похоронная процессия. Хоронили воина или кого-то из высшей знати – это Артас понял с первого же взгляда. Навстречу, колонной по одному, шагали в ногу несколько человек в доспехах, а шедший в середине нес что-то в могучих руках. Блеклое солнце играло на его латах и на нелегкой ноше – на той самой урне, о которой говорил Тихондрий, и Артас внезапно понял, чему усмехался демон.
Знакомая осанка, неповторимый латный доспех… При виде всего этого руки на рукояти Ледяной Скорби дрогнули, слегка ослабили хватку, но Артас прогнал мириады встрепенувшихся в сердце тревог и печалей прочь и приказал своим людям приблизиться.
Процессия, хоть и состояла из выдающихся воинов, была невелика, и окружить ее оказалось проще простого. Воины обнажили оружие, но не бросились в бой, а повернулись к тому, кто нес урну, в ожидании приказаний. При виде бывшего ученика Утер – ну да, а кто же еще? – не проявил ни волнения, ни страха. Лицо его ничуть не изменилось – разве что морщин со времени последней встречи заметно прибавилось, однако в глазах полыхал неукротимый огонь праведного гнева.
– Пес возвращается на свою блевотину, – сказал Утер. – Я молился о том, чтоб ты не являлся сюда, но, вижу, впустую.
Голос его прозвучал резко, словно щелчок кнута. Артас слегка поежился.
– Я – что фальшивый медяк, – грубовато ответил он. – Возвращаюсь да возвращаюсь, хочешь ты этого или нет. А ты, я вижу, все еще называешь себя паладином, хотя орден ваш мною распущен?
На это Утер от души рассмеялся, но в смехе его слышалась горечь.
– Как будто ты в силах так запросто взять да распустить его! Я подчиняюсь только Свету, мальчик мой. Как и ты… когда-то.
Свет… Артас еще не забыл его. Сердце затрепетало в груди, руки на миг – всего лишь на миг – опустили меч. Но в голове вновь зазвучал шепот, напомнивший, какие силы теперь в его власти, особо подчеркнувший, что путь Света не привел его к желанной цели, и пальцы Артаса снова крепко стиснули Ледяную Скорбь.
– Когда-то я много чего делал, – парировал он. – Но времена меняются.
– Твой отец правил этой страной пятьдесят лет, а ты пустил все прахом в считаные дни. Сеять гибель и разрушения – дело несложное, так?
– Все это очень трогательно, Утер, но у меня нет времени предаваться приятным воспоминаниям. Я пришел за этой урной. Отдай ее мне, и я обещаю тебе быструю смерть.
Нет, этому пощады не будет. Даже если – особенно, если! – начнет умолять о ней. Слишком уж многое связывало их в прошлом. Слишком уж много… чувств пробуждали воспоминания.
Тут на лице Утера впервые отразилось что-либо кроме гнева. Теперь он взирал на Артаса с неподдельным ужасом.
– Артас, в этой урне – прах твоего отца! Что ты задумал? Помочиться на него напоследок, прежде чем обречешь королевство на гибель?
Артаса словно поразило молнией.
Отец…
– Что там, внутри, я не знал, – пробормотал он, обращаясь не столько к Утеру, сколько к себе самому.
Так вот в чем причина! Вот чему усмехался Повелитель Ужаса, передавая Артасу указания: уж он-то, несомненно, знал, что внутри! Когда же конец всем этим испытаниям? Сможет ли Артас выйти на бой с собственным же наставником, сможет ли осквернить прах отца… Артасу это порядком надоело. Обуздав злость, он спешился, обнажил Ледяную Скорбь и продолжал:
– Впрочем, это неважно. Так ли, иначе, а то, за чем пришел, я получу.
Шепот Ледяной Скорби едва ли не гудел в голове, рукоять едва не дрожала в руках. Мечу не терпелось в сражение, и Артас принял боевую стойку. Утер смерил его взглядом и тоже медленно поднял оружие, засветившееся, замерцавшее на фоне хмурого неба.
