Однако на том сон, похоже, не кончался. Он снова сидел во главе длинного, украшенного изысканной резьбою стола, занимавшего большую часть его иллюзорного Великого Зала.
Те двое, что так интересовались его сновидениями, тоже сидели за столом и пристально наблюдали за ним.
Вглядевшись в лицо Артаса, старый, но еще полный сил орк, сидевший слева, заулыбался. Изображение черепа на его лице дрогнуло, повторяя улыбку. Мальчик, сидевший справа – исхудавший, больной, – выглядел еще хуже, чем до того, как Артас покинул обоих, погрузившись в грезы о прошлом.
Мальчишка облизнул растрескавшиеся бескровные губы, набрал в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, но первым молчание нарушил орк.
– Тебя ждет много большее, – посулил он.
Перед мысленным взором Артаса, наслаиваясь друг на друга, замелькали картины прошлого пополам с грядущим. Вот конное войско людей под знаменем Штормграда… бьющееся не против, но заодно с отрядом Орды верхом на рычащих волках. Те и другие – союзники, объединившиеся против Плети. Эта картина сменилась другой: теперь люди и орки бьются друг с другом, а плечом к плечу с орками, троллями и странными быкоподобными воинами стоят неупокоенные, явно сумевшие сохранить разум – некоторые из них даже командуют остальными.
А вот Кель’Талас… ничуть не пострадавший? Нет, нет – вон он, тот самый шрам, оставленный за собой Артасом и его воинством, а значит, город просто отстроен заново.
Образы замелькали быстрее, хлынули в голову без всякого порядка. Теперь прошлого от будущего было вовсе не отличить. Вот стая неупокоенных драконов сеет хаос и разрушения в городе, которого Артас никогда прежде не видел – жарком, безводном, кишмя кишащем орками. А вот те же драконы-нежить атакуют… да-да, сам Штормград!
А вот нерубы… нет, нет, не нерубы, не подданные Ануб’арака, но существа сродни им. Живут они в пустыне, а служат им огромные создания – обсидиановые големы с песьими головами, расхаживающие среди ослепительно-желтых песков…
А вот и знакомый символ – лордеронское «L», пронзенное мечом, только не синее, а красное. Символ Лордерона изменился, превратился в красное пламя на белом фоне. Вдруг это пламя ожило, вспыхнуло, сжигая фон дотла и открывая взгляду серебристый бескрайний водный простор. Море… а из глубины что-то стремится наверх.
Секунду назад гладкие, как зеркало, воды дико взбурлили, вскипели, точно под натиском налетевшей бури, хотя на небе не было видно ни облачка. В уши ворвался жуткий рокот, в котором Артас лишь с великим трудом сумел узнать смех, тут же смешавшийся с отчаянным воплем подводного мира, сорванного с надлежащего места и вздернутого наверх, к дневному свету, не достигавшему морских глубин многие сотни лет…
Все вокруг сделалось зеленым – зеленым, расплывчатым, мрачным, будто в кошмарном сне. Впотьмах, на задворках сознания, заплясали причудливые картины, но стоило только попробовать охватить их умом, приглядеться, все они тут же ускользали прочь. В их череде на долю секунды мелькнули… рога? Олень? Человек? Трудно сказать. От этого образа веяло надеждой, но некие иные силы неуклонно стремились уничтожить его…
А вот сами горы пробудились к жизни, стронулись с мест и двинулись вперед, круша все, чему не посчастливилось оказаться на пути. Казалось, под тяжкой поступью каменных исполинов трепещет, содрогается весь мир.
А вот и Ледяная Скорбь. Уж его-то Артас знал – знал очень и очень близко. Легендарный меч кружился в воздухе, точно подброшенный его рукой вверх. Навстречу ему поднялся второй меч – длинный, лишенный всякого изящества, однако исполненный сокрушительной мощи. Жуткий клинок украшал череп, вставленный в полукруглую выемку ближе к острию. Меч сей носил имя Испепелитель и, так же как Ледяная Скорбь, был больше, чем просто мечом. Клинки с громким лязгом скрестились, и…
Артас встряхнулся и заморгал. Беспорядочные видения – и тревожные, и обнадеживающие – исчезли, как не бывало.
Орк усмехнулся, а следом за ним усмехнулся и череп, нарисованный на его лице. Когда-то орк звался Нер’зулом и обладал даром ясновидения. Помня об этом, Артас ни на минуту не сомневался: все, что он видел, хоть и не понял, сбудется наверняка.
– Да, много, много большее, – повторил орк. – Но только если ты продолжишь этот путь, полностью посвятив ему душу и разум.
Откинув со лба прядь белоснежных волос, рыцарь смерти повернулся к мальчишке. Взгляд изнуренного болезнью ребенка оказался на удивление ясным. При виде его глаз в груди Артаса что-то дрогнуло. Мальчишка не желал умирать – не желал, несмотря ни на что.
А это значит…
Уголки губ мальчика дрогнули в легкой улыбке. Казалось, поразивший его недуг немного ослаб.
– Ты… это я, – негромко, с запинкой, заговорил Артас. В голосе его слышалось искреннее изумление. – И ты, и он… оба вы – это я. Но ты… Ты – крохотный огонек, горящий в моей груди наперекор холоду и льду. Ты – все, что осталось во мне человеческого… последняя крупица сострадания, печали, совести… любви к Джайне, любви к отцу… и ко всему тому, что делало меня тем, кем я был раньше. Не знаю, отчего, но Ледяная Скорбь не отняла всего этого без остатка. Я пробовал забыть о тебе… но не смог. И… не могу до сих пор.
Сине-зеленые, цвета морской волны, глаза мальчика вспыхнули радостным огоньком. На губах его заиграла робкая улыбка, щеки слегка порозовели, часть отвратительных гнойников исчезла, как не бывало.
– Ну вот, Артас, теперь-то ты понимаешь? Ты не забыл, не оставил меня, несмотря ни на что. – На глазах мальчика проступили слезы надежды, голос его, хоть и обрел силу, задрожал от избытка чувств. – И это не просто так. Да, Артас Менетил… много ты натворил бед, но в сердце твоем еще теплится доброта. Иначе… иначе меня вовсе не было бы на свете, даже в твоих сновидениях.
Соскользнув с кресла, он медленно двинулся к рыцарю смерти. Артас поднялся и повернулся к нему. Какое-то время они – ребенок и тот, кем он вырос – хранили молчание, затем мальчик шагнул вперед и потянулся к Артасу, точно обычное, живое дитя навстречу объятиям любящего отца.
– Все еще можно исправить, – тихо сказал он. – Мы не могли опоздать.
– Да, не могли, – негромко согласился Артас, глядя на мальчика во все глаза. – Не могли.
Коснувшись щеки ребенка, он нежно приподнял его подбородок, взглянул в озаренное радостью лицо и улыбнулся искоркам в собственных глазах.
– Но опоздали.
Удар – и пронзительный, отчаянный крик обманутого ребенка слился с воем свирепствовавшего снаружи ветра. Огромный, величиною не меньше мальчишки, клинок Ледяной Скорби глубоко вошел в его узкую грудь. При виде ужаса и изумления в собственном взгляде сердце Артаса в последний раз затрепетало, сжалось от угрызений совести, а в следующий миг мальчик исчез без следа. Теперь об изнуренном болезнью ребенке напоминал лишь горестный плач ветра, беснующегося над истерзанной землей.
«Свобода… Как же она прекрасна!» – подумал Артас. Только с уходом мальчишки он в полной мере почувствовал, сколь жутким, тяжелым бременем были эти последние, самые стойкие крохи человечности. Избавившись от них, он сразу же сделался легким, могучим, очищенным от всего лишнего, от всего наносного – раз и навсегда, как вскоре будет очищен от всего лишнего весь Азерот. Вся его слабость, вся мягкость, всё, что когда-либо заставляло колебаться, внушало сомнения в самом себе – всё это исчезло, как не бывало.
