– Это безумие, – возмущаюсь я. – Это же птицы… даже войска «Картакса» не смогут уничтожить их всех. Голуби перелетают на большие расстояния. И они эволюционируют. Это не остановит вирус, погибнут миллионы людей. А мы все равно потеряем вакцину.
– Согласен, – говорит Мато. – Но в «Картаксе» ничего не хотят слышать. Ими движут инстинкты. Страх, ненависть и желание выжить любой ценой. Вот почему мне нужна твоя помощь, чтобы остановить их.
У меня перехватывает дыхание. Инстинкты. Он говорит о «Нулевом коде». Мато хочет сделать то, что все это время угрожал сделать Лаклан, – насильственно изменить сознание людей.
– Ты хочешь уничтожить гнев, – качая головой и отступая, выдыхаю я.
Мато поворачивается ко мне, и его маска блестит на солнце. Сейчас она совершенно прозрачная, и мне видно его темные ресницы и складку между бровями.
– Я помню, что ты даже слышать ничего не хочешь об этом, – говорит он. – И пыталась найти другой способ остановить «Картакс», но его нет. Лишившись гнева, люди в «Картаксе» поймут, что запуск протокола «Всемирного потопа» не улучшит ситуации. Поймут, что смогут выжить, только если начнут сотрудничать с людьми на поверхности. Поймут, что вирус нужно побеждать, а не прятаться от него.
Я отворачиваюсь и прижимаю руку к губам, терзаясь сомнениями. Мне никогда не нравился план Лаклана и не нравится до сих пор, но Мато прав – возможно, не существует другого способа остановить это. Бринк хочет убить всех нас, потому что боится потерять контроль. И идя на поводу своих низменных животных инстинктов, он собирается уничтожить весь мир.
– Я не смогу помочь, даже если захочу, – говорю я. – «Нулевой код» контролирует Лаклан, а я не знаю, где он.
– Нам не нужен Лаклан.
Что-то сжимается внутри от этих слов. Я поворачиваюсь к Мато:
– О ч-чем ты говоришь?
– Ты действительно веришь, что его написал Лаклан? – спрашивает он. – Все его исследования направлены на изучение клеток. У него никогда не было импланта, и он никогда не перестраивал свой разум. Да он все еще использует чертов скальпель. Чтобы использовать «Нулевой код», ему нужна не только твоя ДНК, Катарина.
Он подходит ближе, и я вдруг понимаю, что не могу вздохнуть. Океан с силой цунами обрушивается на стену в моем сознании.
Мато обхватывает руками мое лицо.
– Лаклан хочет, чтоб ты помогла ему с кодом, – шепчет он. – Потому что его написала именно ты.
Глава 31
Воздух застывает в легких. Я смотрю в глаза Мато сквозь стекло его маски кодировщика и чувствую, как стена внутри трещит.
«Нулевой код». «Его написала именно ты» – эти слова кажутся невероятными и безумными… но в то же время что-то вспыхивает внутри.
– Нет, – выдыхаю я, отталкиваю Мато и отступаю назад, спотыкаясь о камни на дороге.
А затем упираю руки в колени, когда перед глазами проносятся воспоминания о том, как гнев охватил всех жителей Саннивейла и как они разрывали друг друга на куски. Мы охотимся за Лакланом с тех пор, как расшифровали вакцину, чтобы заставить его стереть вредоносный код с панелей по всему миру.
А оказывается, что он даже не писал его.
– Давай зайдем, – говорит Мато.
Он тянется ко мне, но я отшатываюсь, и Мато отступает назад, поднимая руки вверх:
– Знаю, на тебя столько всего навалилось, но у нас мало времени. Бринк запускает протокол «Всемирного потопа», и я не позволю ему разрушить мой дом. Мы должны придумать, как остановить его. Давай зайдем внутрь и поговорим.
Я выпрямляюсь и смотрю на дом.
– Я не стану помогать тебе с «Нулевым кодом».
– Хорошо, – говорит Мато. – Это твой код. Мне лишь хочется спасти Энтропию и остановить атаку. И знаю, ты тоже этого хочешь. И вместе мы точно что-нибудь придумаем. Давай просто поговорим, хорошо?
Я откидываю волосы с лица, делаю глубокий вдох и киваю. Мато медленно подходит к дому, словно я пугливое животное, которое сбежит от любого резкого движения. Он проводит панелью по сканеру рядом с входной дверью, и она распахивается, открывая нам вид на большую светлую гостиную. Обхватив себя руками, я осторожно следую за Мато. У круглого камина стоят белые диваны, а на потолке нарисованы бело-фиолетовые орхидеи. Обстановка кажется знакомой, но воспоминания все еще нечеткие.
– В этом доме Цзюнь Бэй написала «Нулевой код», – говорит Мато, отправляясь на кухню, оформленную в серых цветах. – Вернее, именно здесь его закончила. Она начала работать над ним еще в лаборатории вместе с Лакланом, но думаю, что в окончательной версии от него мало что осталось. Цзюнь Бэй много лет работала над кодом. Лаклан выявил инстинкт гнева в Коуле и увидел возможность, как с помощью ее ДНК подавить его или даже стереть навсегда. А когда она покинула лабораторию, отдал ей копию кода, чтобы она продолжила над ним работать.
– Она общалась с ним после того, как ушла из лаборатории?
– Постоянно, – заходя на кухню, отвечает Мато и открывает кран в раковине.
Пару секунд из него раздается шипение и летят брызги, но потом начинает течь вода. Мато закатывает рукава и моет руки.
– Она выбралась из лаборатории благодаря Лаклану. Цзюнь Бэй рассказывала, что убила группу охранников, а потом он проводил ее до дороги, где отдал машину. Он отправил ее сюда, в этот дом – дом Регины, – и так она оказалась здесь.
Дом Регины. Я оглядываюсь по сторонам, рассматривая стены, и натыкаюсь на фотографию, которая висит на стене возле кухни. На ней изображена компания людей, среди которых есть молодая двадцатилетняя женщина, похожая на Цзюнь Бэй. Видимо, такой была Регина, пока не изменила свою внешность. Они все держат на руках гигантскую змею, показывая ее невероятную длину. Женщина смеется. Один из мужчин похож на Бринка, а у другого рыжие волосы. У него другая форма носа и челюсти, а глаза зеленые, но это явно Лаклан. Бринк не соврал, когда сказал, что он изменил свою внешность.
Мато подходит ко мне сзади и снимает куртку с моих плеч.
– Когда Цзюнь Бэй приехала, Регина отдала ей этот дом. Она не могла жить в городе, потому что не хотела изменять себя, но при этом не хотела, чтобы ее нашли люди «Картакса», и поселилась здесь. К тому времени мы уже несколько лет общались в ВР, поэтому я стал приходить сюда и кодировать вместе с ней. И однажды она предложила мне переехать. Все детство она прожила в окружении четырех человек, поэтому больше всего на свете ненавидела одиночество.
Я поворачиваюсь к нему:
– Но ей же было пятнадцать. Как вы могли жить вместе? Сколько тебе тогда было?
– Шестнадцать, – говорит он. – Но ты не так все поняла. Между нами была совершенно другая связь. Мы были двумя разумами, которые работали как единое целое.
– Мато, я помню, что вы целовались.
