Он прошил санитарку очередью в живот и выпустил остаток магазина в раненных русских солдат. Его подчинённые добили ползающих по полу окровавленных людей штыками, а лейтенант похвалил унтер-офицера:
— Так и действуй! Иначе мы застрянем в этом чёртовом городе.
Наверное, Богу что-то не понравилось в поведении воинов рейха. Через неделю лейтенант был убит брошенной из окна русской гранатой. Вместе с ним погиб один из солдат, умело добивавший раненых штыком. Осколки издырявили ему живот, промежность и пробили пряжку ремня с надписью «С нами Бог». Парень был не промах насчёт русских девок, осколки угодили куда нужно. С такими ранениями лучше умереть сразу.
Унтер-офицер побежал, умело уклоняясь от пуль. Он был крепок физически и бежал быстро. Однако на войне у каждого своя судьба. Впереди взорвалась одна из цистерн с бензином. Лицо обдало нестерпимым жаром, и унтер, замедлив бег, повернул к ограде.
Пули из автомата ППШ прошили поясницу и опрокинули на вытоптанный снег. Один из десантников наклонился над ним, забрал автомат, пистолет, запасные магазины и отстегнул часы.
— Не стреляй, — вспомнив слова санитарки, попросил он. — Двое детей… цвай киндер… мальчик и девочка.
— Лежи, сам подохнешь, — заслоняясь рукой от жара горящего бензина, сплюнул русский.
И побежал дальше. Огненный ручеёк, прожигая снег, парил, приближаясь к ногам унтер-офицера, имевшего четыре награды за хорошую службу и смелость. Отталкиваясь локтями, он сумел отползти на пару метров. Но ручеёк неумолимо приближался к добротным утеплённым сапогам, а нестерпимый жар душил, не давая позвать на помощь.
Вокруг шёл бой, не смолкала стрельба, и унтер понял, что помощи ждать не от кого. Он рванулся из последних сил. Огонь и дым застилали небо, отсчитывая последние секунды жизни.
Тяжёлая зенитка калибра 88 миллиметров часто и эффективно использовалась против русских танков. Её пятиметровый ствол разгонял бронебойные снаряды до скорости восемьсот метров в секунду и проламывал броню «тридцатьчетвёрки» на расстоянии двух километров.
Расчёт орудия во главе с опытным фельдфебелем услышал русские танки ещё на подходе, но взять их на прицел мешал туман.
— Ладно, подойдите поближе, — сцепив зубы, тщательно вглядывался в дорогу фельдфебель.
На территории базы туман был не такой густой, и фельдфебель разглядел наконец цель — повреждённую русскую «тридцатьчетвёрку», которая вела беглый огонь.
Установленное на лафете кругового вращения орудие бесшумно развернулось в сторону русского танка. Выстрел, как всегда, оказался точным — не зря на стволе зенитки были изображены силуэты полутора десятков уничтоженных танков и нескольких самолётов.
Две-три русские машины поджигали выстрелами из «трёхдюймовок» ипулемётными очередями цистерны с горючим, теперь мешал целиться дым. Но фельдфебель терпеливо всматривался в оптику, не сомневаясь, что рано или поздно поймает в прицел обнаглевшие русские «панцеры».
Открыла огонь счетверённая 20-миллиметровая установка. Оглянувшись, фельдфебель разглядел две «тридцатьчетвёрки». Они медленно двигались по дороге — оба танка Шестаков оставил снаружи, чтобы найти тяжёлую зенитку, главную опасность для штурмовой роты.
Орудие срочно разворачивалось на сто восемьдесят градусов. Расстояние до русских танков составляло метров двести пятьдесят. В их сторону густым пучком неслись трассы счетверённой зенитной установки. Мелкие снаряды не пробьют броню, но десятки ударов помешают русским наводчикам взять точный прицел, пока развернётся тяжёлое орудие.
Оба танка выстрелили одновременно. Один промахнулся, а снаряд второго взорвался рядом с капониром. Осколки ранили заряжающего, опрокинули подносчика боеприпасов. Однако фельдфебель уже поймал в прицел одну из «тридцатьчетвёрок» инажал на педаль спуска.
Снаряд пробил лобовую броню башни, вспыхнул порох в снарядах. Успели выскочить механик-водитель и стрелок-радист, двое других танкистов остались внутри. Взорвался башенный боезапас, огонь охватил машину.
Командир второго танка лейтенант Василий Будник на какие-то секунды оцепенел. Он имел за плечами небогатый опыт — один день наступления в ноябре сорок второго года, а к вечеру того дня был ранен. После выписки из госпиталя он ожидал, что немцев уже добивают, но в Сталинграде и вокруг него продолжались ожесточённые бои.
Сержант-наводчик был тоже из молодых, и лейтенант сам сел за прицел «трёхдюймовки». По крайней мере, Будник успел пострелять в первый день наступления и даже поджёг вражеский бронетранспортёр.
— Рыжий, не промахнись! — орал снизу механик-водитель, забыв про субординацию.
Он не был уверен в своём командире и со страхом ожидал, что расчёт немецкого орудия опередит их. Снаряд взорвался перед станиной, выбил ствол из крепления, перекосил платформу. Уцелевшие зенитчики, пригнувшись, спешили убраться подальше.
Их прикрывала счетверённая 20-миллиметровая установка. Неосторожно высунувшийся из люка Вася Будник едва не угодил под снаряд, а два-три других снаряда лязгнули по броне, пробили запасной бак с соляркой на корме.
— Антон, — окликнул лейтенант заряжающего. — Сбрось бак, пока не загорелся.
— Надо счетверёнку добивать, — отозвался заряжающий, — а бак пусть десантники снимут.
Он явно боялся покидать танк, но в молодом лейтенанте просыпалась решительность командира.
— Кой чёрт десантники! У них уже один убитый лежит. Быстрее сбрасывай бак.
Наводчик развернул орудие в сторону скорострельного зенитного автомата, но стволы, опустившись, обрушили град мелких снарядов на гусеницы. Башенная «трёхдюймовка» накрыла счетверённую установку со второго выстрела. Взрыв разметал платформу и расчёт. Отлетели в сторону два ствола. Кувыркаясь, разлетались смятые снаряды.
Секунды промедления сыграли свою роль. Заряжающий лежал на снегу, 20-миллиметровый снаряд пробил плечо. Санитары тщетно пытались остановить кровь. Сбросили и откатили подальше издырявленный бак с соляркой, автоматными очередями пытались догнать убегавшие зенитные расчёты.
Оказалась надорванной гусеница «тридцатьчетвёрки». Механик-водитель рассматривал повреждение, прикидывал, можно ли сменить звено на месте. В это время заработала рация. Командир батальона Андрей Шестаков вызывал Будника.
— Ну, что там у тебя?
— Зенитку «восемь-восемь» раздолбали, и счет-верёнку тоже. Взводный погиб, но два человека из его экипажа уцелели. У меня заряжающий умирает, рана смертельная. Я думаю…
— Машина на ходу? — перебил его комбат.
— Гусеница надорвана снарядом-двадцаткой.
— Сильное повреждение?
Механик-водитель отчаянно махал руками, показывая, что требуется ремонт — далеко не уедешь.
— Надо бы подремонтироваться, — отозвался лейтенант.
Рация доносила звуки стрельбы, шум моторов, ругань. База горела, там шёл бой, механик после смертельного поединка с орудием «восемь-восемь» искал предлог остаться подальше от летящих снарядов. Он имел двоих детей, знал, что экипаж чудом выиграл поединок с мощным немецким орудием. Кроме того, двигаться на повреждённой гусенице было рискованно — порвётся при первом рывке.
