— Гони на полной скорости!
У расчёта машингевера не выдержали нервы. Закончилась патронная лента, её надо было срочно менять, но русский танк приближался со скоростью сорок пять километров, вырастая в размерах.
— Он нас раздавит! — воскликнул один из номеров, протягивая унтер-офицеру патронную ленту.
Молодой пулемётчик присел на корточки и завороженно уставился на Т-70. Как сквозь вату до него донеслись слова унтер-офицера:
— Гранаты! Мы возьмём его гранатами, если не хотите умереть.
Дисциплина брала верх над страхом. Молодой солдат быстро вывинтил колпачки на рукоятках и бросил две «колотушки» вприближающийся танк. Пулемётчик постарше понял, что ручными гранатами не отобьёшься, но тоже швырнул гранату.
Под гусеницами Т-70 исчез массивный пулемёт на треноге и молодой солдат. Унтер-офицер отскочил в сторону. Машина, окутанная снежной пылью, пронеслась мимо. Навстречу разворачивалась пушка, но у расчёта не оставалось времени.
Младший лейтенант дважды выстрелил с короткой остановки. Пушку опрокинуло набок, на снегу лежали трое артиллеристов, остальные бежали к траншее.
Унтер-офицер ненавидел русских. Год назад погиб под Москвой его младший брат. Рядом с обломками машингевера лежало сплющенное тело его камрада, восемнадцатилетнего добровольца.
Под разорванной шинелью угадывались сломанные ноги, снег пропитался кровью.
В начале осени, когда начинались бои в Сталинграде, унтер-офицер меткой очередью утопил речной баркас, на котором пытались спастись беженцы. Уцелевшие женщины прижимали к себе детей, цеплялись за днище. Вокруг расстилалась широкая голубая река, на берегах которой должна была наконец завершиться война.
— Добивайте их, что смотрите! — крикнул он своим подчинённым. — Бронебойные пули пригодятся для других судов.
Солдаты опустошали обоймы своих карабинов, азартно восклицая, когда попадали в цель. Течение несло полузатопленный баркас, за который цеплялась единственная уцелевшая женщина с ребёнком.
Тогда было весело, и победа казалась совсем близкой. Сталинград был практически взят, и по радио непрерывно звучали бравурные марши. Сейчас всё изменилось, огромная армия Паулюса была окружена, русские наступали со всех сторон, а в ста шагах стоял вражеский танк. Его экипаж их не пощадит — слишком много ненависти накопилось к солдатам рейха. Выход только один — попытаться уничтожить азиатов.
— Собрать все гранаты и по моей команде — вперёд, — сказал унтер-офицер. — Другого выхода нет, если мы хотим выжить. Драться предстоит до конца.
Двое уцелевших пулемётчиков по его сигналу пригнувшись, бежали к танку Унтер-офицер, шатаясь, брёл следом, держа в руках магнитную мину, способную проломить броню проклятого танка.
Возможно, унтер-офицер не понимал, что делает, будучи контуженым и пережив бесконечно долгую зиму под Сталинградом. Он уже приготовился бросить мину, подняв её над головой, но башня русского танка развернулась, и заработал пулемёт.
Унтер-офицера швырнуло лицом в снег. Один из пулемётчиков упал, пробитый несколькими пулями, самый старший уползал, шепча слова молитвы.
Десантники и уцелевшие танкисты атаковали во главе с капитаном Калугиным. «Тридцатьчетвёрка» лейтенанта Морозова разнесла будку паровоза и наводила орудие на бензоцистерну.
— Так их, сынок, — шептал бегущий с автоматом капитан Калугин. — Добивай состав, а фрицев мы вышибем сами.
Старый кавалерист Григорий Денисович Калугин не чувствовал, как по руке стекает кровь. Он был целиком охвачен азартом, считая, что бой его рота выиграла, несмотря на потери. Санитар придержал капитана за плечо.
— Григорий Денисович, надо руку перевязать. Кровь сильно течёт.
— Давай, только быстрее.
Снимая полушубок, капитан замер. Навстречу «тридцатьчетвёрке» лейтенанта Морозова из заснеженной лесополосы выползала приземистая самоходка «Артштурм» скрестом на борту.
Снова подняв автомат, Калугин выпустил остаток диска длинной очередью. Трассирующие пули должны были предупредить молодого танкиста об опасности.
Цистерна с остатками бензина взорвалась от попадания фугасного снаряда, огонь перекинулся на развороченный паровоз и ближнюю ёмкость. Солдаты из поездной бригады спешно отцепляли уцелевшие цистерны и платформы. Заряжающий, выбросив отстрелянную гильзу, загнал в казённик очередной снаряд.
Лейтенант Саня Морозов, сидевший за прицелом орудия, мельком увидел трассирующую очередь. Разошлись славяне! Он не понял, что ему подают сигнал опасности. Снова припал к прицелу, целясь в состав, и с опозданием разглядел немецкую самоходку, застывшую на краю заснеженной лесополосы.
Приземистая «штуга» уже навела короткий ствол своей 7 5-миллиметровой пушки в «тридцатьчетвёрку». Лейтенанту Морозову требовалось довернуть башню и прицелиться. Не успеть! К тому же, в казённике был осколочно-фугасный снаряд, который не возьмёт усиленную броню самоходки.
— Назад! — закричал лейтенант, понимая, что с трёхсот метров немец не промахнётся.
Добивая состав с горючим, Саня Морозов угодил в ловушку, выбраться из которой его экипаж не успевал. Подкалиберный снаряд раскалённым веретеном прошил лобовую броню, тело механика-водителя и ударил в стенку моторного отделения.
Веер огненных брызг (искры, мелкие осколки) свалил заряжающего, ранил стрелка-радиста, издырявил, как дробью, пару снарядных гильз — в них, шипя, разгорался артиллерийский порох.
Саня Морозов вытолкнул в люк заряжающего, но лопнули одна и другая снарядные гильзы — лейтенанта спасло, что оба заряда были бронебойные и не сдетонировали. Шипящее пламя хлестнуло по ногам, заставив Саню вскрикнуть. Он выскочил из люка, а следом, пытаясь догнать его, извивался язык огня.
«Тридцатьчетвёрка» горела. Снаряды детонировали, сотрясая корпус. Из раскалённого ствола вылетел фугасный снаряд и взорвался в лесополосе.
Двое солдат из железнодорожной охраны, увидев русского офицера (они угадали его по короткой меховой куртке), бежали к нему, чтобы взять живым. Решительные действия в тылу штурмового танкового батальона тревожили немецкое командование — «язык» (тем более, офицер) очень бы пригодился.
Лейтенант впервые так близко видел врага. Оба солдата, уже в возрасте, лет под сорок, торопились захватить русского офицера. В тёплых громоздких шинелях, массивных касках, они были похожи друг на друга, как близнецы.
И бежали они неторопливо, оглядываясь по сторонам, а к винтовкам были примкнуты начищенные блестящие штыки. Возможно, оба не отличались особой смелостью (дома остались семьи, жёны, дети), но долгая служба приучила их к дисциплине.
— Эй, русский, лежи спокойно… не шевелись, — переводя дыхание, крикнул один из них. — Плен, будешь жить…
В кармане комбинезона лежал наган, и Саня торопливо его вытаскивал. Когда он заканчивал ускоренные курсы училища, большинство выпускников получили новенькие воронёные пистолеты ТТ. Морозову, несмотря на хорошую успеваемость, старшина сунул старый, вытертый до белизны револьвер, сработанный ещё до революции.
